Салли Николс - На что способна умница

— Я все равно не вышла бы ни за кого другого, — пыталась объяснить Ивлин мисс Кент, на что услышала от нее в ответ:

— Ну, так значит, ни за кого и не выйдете.

После этого Ивлин решила, что даже у простой человеческой порядочности есть свои пределы, и стала дружить с мисс Фоксвелл — маленькой, робкой, с виду пятнадцатилетней, которая твердила Ивлин дрожащим голоском о своей уверенности, что потерпит полное фиаско.

С начала битвы на Сомме прошло уже больше трех недель. Ивлин вместе с встревоженной Хетти каждый день просматривала в «Таймс» списки раненых, убитых и пропавших без вести, но с этими списками творилось немало странностей. В них можно было с легкостью не попасть, затеряться на нейтральной полосе, появиться в виде фамилии с опечатками, и во всяком случае, родственников погибшего обычно извещали в первую очередь.

— А может, он попал в плен, — предположила Хетти. — Или… или, может, тяжело ранен и забыл все, кроме твоего милого лица, только что в нем толку, если он забыл твое милое имя и адрес, вот он и лежит где-нибудь, как самый что ни на есть геройский герой , и по старой памяти развлекает медсестричек. Люди же многое забывают, когда они ранены. Об этом даже в «Журнале для девушек» писали. А потом однажды он увидит что-нибудь, освященное памятью о твоем присутствии, и к нему вернутся все воспоминания разом, и он просто все поймет .

Или он погиб, думала Ивлин. Но вслух об этом не говорила. Какой в этом смысл?

В конце концов, когда Ивлин уже взвинтила себя до такого состояния, что вздрагивала от каждого стука в дверь, уверенная, что принесли телеграмму, пришла почтовая карточка. Хетти, которая бросалась к двери, едва услышав, что идет почтальон, схватила ее с коврика и завизжала: «Он жив!»

Ивлин показалось, что у нее остановилось сердце. От облегчения закружилась голова, и она уже думала, что лишится чувств. Она схватилась за край стола. До этого момента она даже не подозревала, насколько твердо уверена была в его смерти.

Но почтовая карточка обескуражила ее. Надпись на ней гласила:

«НИЧТО не должно быть написано на этой стороне, кроме даты и подписи отправителя. Ненужное следует вычеркнуть. При вписывании чего-либо дополнительно почтовая карточка будет уничтожена».

Под этим тревожным предупреждением предлагались возможные варианты текста, часть которых Тедди вычеркнул карандашом.

Ивлин села на нижнюю ступеньку лестницы и перечитывала карточку снова и снова. У нее все еще кружилась голова, и шум, который подняли Хетти и Кезия, отнюдь не помогал ей прийти в себя.

В столбец с плюсами попал очевидный факт: Тедди не только не погиб, но и явно чувствует себя достаточно хорошо, чтобы поставить свою подпись — ведь это определенно его подпись, а не медсестры, хоть и сделана дрожащей рукой. Уже неплохо. Ничего слишком ужасного не могло случиться с тем, кто способен написать свое имя, убеждала себя Ивлин. В столбец с минусами — зловеще зачеркнутое и уже поправляюсь. Женихи, яростно рассуждала Ивлин, обязаны также успокаивать и обнадеживать, а эти слова — и уже поправляюсь, — будучи зачеркнутыми, могут означать что угодно, но определенно не успокаивают.

Хетти, похоже, сочла своим долгом подбодрить сестру, что и проделала с удовольствием: облегчение от известия, что Тедди жив, выбившее Ивлин из колеи, Хетти, напротив, воодушевило.

— Если еще не поправляется — это же хорошо , — растолковала она. — Может, это значит, что его отправят домой. Может, даже навсегда! Просто он глупый, честный и не знает, что надо писать «уже поправляюсь», даже если тебе оторвало ноги, хотя у него-то с ними наверняка все в порядке, — поспешно поправилась она, взглянув на Ивлин. — Никто не посылает почтовые открытки с оторванными ногами — в этом случае шлют любезные письма о том, что все просто замечательно, несмотря ни на что. У Инид из моего класса тетя Мэри получила такое, и Инид рассказывала, что тетя Мэри говорила, что в жизни ничего нелепее не читала. И потом, — жизнерадостным тоном продолжала она, — он же не зачеркнул « письмо отправлю » . Значит, скоро все выяснится.

Этим Ивлин и пришлось удовлетвориться.

Ответ на ее вопросы стал известен несколько дней спустя в виде официального извещения, отправленного родителям Тедди. Он был ранен «в живот» и вдобавок пострадал при газовой атаке, находился в госпитале во Франции, но значился в списке тех, кого надлежало отправить домой в Англию как можно скорее. А это, как знала Ивлин, могло означать несколько дней или даже недель. Брату Тедди, Герберту, пришлось почти неделю ждать поезда, приуроченного к расписанию паромов.

— А после больших наступлений раненые ждут еще дольше.

Ивлин вместе с ее родителями и родителями Тедди собирали все известные им сведения о газовых атаках. От них погибали. А если и выживали, то с внутренними ожогами горла и поражением значительной части легких. Как при принудительном кормлении через трубку, с содроганием подумала Ивлин. Какие бы опасности, подстерегающие Тедди во Франции, ни рисовались в воображении Ивлин, ничего подобного она не предвидела.

Герберт, к которому обратились за разъяснениями, не стал вдаваться в подробности.

— Боже милостивый! — ахнул он. — Бедняга. Ну что ж, при некотором везении можно считать, что он уже отделался.

Ивлин пыталась представить себе Тедди, но официальные слова извещения, когда речь шла о ранениях, означали слишком многое. Так, «контузией» могли назвать что угодно — от ночных кошмаров до головных болей, при которых контуженый в буквальном смысле слова не мог ни говорить, ни шевелиться. «Огнестрельное ранение» могло относиться как к человеку, который чудом выжил, так и к тому, кто навсегда остался инвалидом или просто был задет и оцарапан осколком. Ивлин, Хетти, ее мать, родители Тедди — все написали по письму, но обещанное письмо от Тедди так и не принесли, и Ивлин убеждала себя, что беспокоиться не о чем: дело почти наверняка в перебоях с доставкой почты. Но, к собственному изумлению, обнаружила, что молится. Она, Ивлин Коллис, которая никогда не верила даже в рождественского деда, не то что в Иисуса!

«Дорогой Боже», — начала она и остановилась, сама не зная, чего хочет. Чтобы Тедди был цел и невредим? Чтобы Тедди пострадал настолько сильно, чтобы о его возвращении во Францию не могло быть и речи, чего, кажется, ожидал Герберт? Или просто чтобы Тедди был жив?

«Дорогой Боже, — наконец принялась молиться она так искренне, как раньше не говорила ни с кем, даже с Тедди, — не дай ему умереть. Дай ему благополучно вернуться домой. Пусть он все так же любит меня, и чтобы я его любила. Дай ему остаться прежним Тедди, умоляю, Господи, и тогда все остальное образуется».