Наталья Нестерова - Гости съезжались на дачу

Алла Дмитриевна оставила свой телефон внуку. Муж Павел Александрович позвонил, когда они были в больнице.

Ответил внук Мотик и сразу выдал всю «важную главную» информацию:

– Дедуля, я смотрю мультики сколько влезет!

– Странно. А где бабушка?

– Она уехала с дядями, которые нашими простынями перевязаны, и чтобы свои ручки полечить.

– Мотик! Ты сейчас дома? На даче?

– Дома, но не на даче, – правильно ответил умный внук и окончательно запутал деда.

– Давай сначала. Дома?

– У бабушки Оли. Она меня пирожками кормила, но вчерашнивыми.

– Вчерашними, – автоматически поправил дедушка. – Кто-нибудь из взрослых есть рядом с тобой?

– Бабушка Оля. А дедушке Саше бабушка Оля сказала, что ее глаза не хотят его видеть и чтоб он шел… шел… дальше я не понял.

– Мотик, ты молодец. Смотри мультики. И дай, пожалуйста, трубку бабушке Оле. Здравствуйте, Ольга Егоровна! Вам удобно со мной разговаривать и рассказать, что произошло?

– Ой, Паша! Тут такое было! – Ольга Егоровна чуть не лопалась от желания рассказать кому-нибудь про случившееся. С кем поделишься? Они на Тещином Языке что на дальнем хуторе, на выселках. Слова лились из Ольги Егоровны потоком, как тесто из квашни. – На вас наехали черные рыкытиры, как в телевизоре показывали. Твоя Алла, конечно, в позу, а они-то напирают, напирают. Ангел с друзьями, хорошие мужчины, на выручку пришли. Мой-то! С берданкой! И как пульнет! Уберег Господь, ни в кого не попал. Но двоих порезали, не рыкытиров, а наших. Мы потом их простынями перевязывали. Чудные у вас простыни, Паша…

– Ольга Егоровна, если можно, поточнее, – перебил ее Павел Александрович. – Была драка?

– А как же! Твоя Алла голыми руками угли из костра хватала и в морды рыкытирам бросала. Сильно обожглася. Дуня с лопатой бегала и уши им рубила. Сама-то я не видела, я Сашку своего держала, чтоб снова не стрелял. От ирод! И ружье у него незарегистрированное. А кто знал, что регистрировать надо? Сашка мой огонь-парень.

– Ольга Егоровна, я правильно понял, что Алла не пострадала, только руки обожгла?

– Да, верно. Порезали только Харю и Галю.

– Галя – это еще одна женщина? Харя – один из бандитов?

– Дык нет! Галя мужчина, а Харя интеллигентный такой, они Кирюхины друзья, с ним приехали. Я ж тебе говорю. Что ты, Паша, такой непонятливый!

– Хорошо! В смысле: черт знает что. Я выезжаю. Спасибо, что за внуком присматриваете. Вас не затруднит попросить Аллу, как только приедет, набрать меня? Спасибо!

Поговорив с мужем Аллы, Ольга Егоровна не израсходовала запас «теста», оно по-прежнему стремилось наружу. Взяла телефон, в памяти которого было всего несколько номеров. Первым стоял внучкин. Уселась удобно.

– Ой, Алёнушка! У нас такое прозслучилось! – Ольга Егоровна срастила «произошло» и «случилось», потому что, бывало, внучка интересовалась, здоровы ли, и обещала перезвонить. Иногда забывала. – Черные рыкытиры!

– Рэкетиры? Бабушка, к вам заявились?

– Не к нам. К Алле и Павлу, последний дом, нехороший дом, сглазили его.

– Бабуля, вас не обидели, не тронули?

Алёна явно хотела скорее закончить разговор. Но Ольга Егоровна была настроена на долгую беседу.

– Как сказать. Дед твой! Свое ружжо, оказватца, хранил-лелеял и смазывал, ирод. Оно-то незарегистрированное! Тут подскочили на подмогу сосед с друзьями. А дед возьми да и выстрели! Я думала, со страху рожу, потрохами облегчусь. А рыкытиры – за ножи и тоже стрелять. Кого порезали, кого из нагана.

– Бабушка, были убитые?

– Раненые, но выкарабкаются ли? В больницу их повезли.

– С дедом что? – давясь страхом, спросила внучка.

Ее дед после того, как Ольга Егоровна порубила его ружье топором, наговорил всякого и ушел в лес за грибами – остывать.

– Что тебе сказать, милая? Не знаю. Может давление зашкаливат. От него не дождешься жалобы, ты его знашь.

– Я к вам еду! Если что, немедленно мне звони!

Алёну напугала не только информация о странных событиях в деревне, но и бабушкина речь. Если она начала говорить на старый манер, с головой у нее совсем плохо, как бы не инсульт. Когда умерла Алёнина тётя, старшая дочь дедушки и бабушки, когда у дедушки было подозрение на инфаркт и он лежал в больнице, бабушка все время качалась и изъяснялась так же – как человек из прошлого, до отмены крепостного права.

Ольга Егоровна удовлетворенно посмотрела на отключившийся телефон. А то она не знает, как внучку припугнуть, как слова коверкать. А то она не видела, как Алёнка в те случаи слезы по ней роняла. А то это грех желать лишний раз свою касатоньку увидеть.

И пошла в куть, вытаскивать на божий свет царь-сковороду. Чугунная, с хороший тазик размером, в ней можно ведро картошки пожарить. От старых хозяев досталась. На какие случаи держали? Детдомовка Ольга Егоровна слыхом не слыхивала про верещагу. Сковородой они ни разу не пользовались, а ржой та не покрылась. Он свое ружжо смазывал, а она эту сковороду. Каждому свое дорого, пусть оно и годами без надобности. Не поднять тяжесть, так хоть волоком.

Катя позвонила Тане. Быстро поздоровавшись, спросила:

– Вот, не сволочи наши мужики?

– Э-э-э… – протянула Таня, ничего не понимающая и одновременно не желающая обнаружить неосведомленность.

– Подрались, их всех порезали и постреляли.

– Харя утопился, – ошарашенно пробормотала Таня.

– Из-за каких-то баб!

– Что-о-о?

– Ты едешь? Сейчас Ванька, мой старшенький, подкатит на своем Хоббике. Подхватим тебя на конечной метро.

– Еду! – решительно заявила Таня.

Ваня увлекался трофи – езде по бездорожью. Впервые увидев автомобиль сына, Катя вспомнила те времена, когда мальчишки дрались из-за своих игрушек. Как будто Ваня украл маленький автомобильчик брата, оторвал колеса и поставил кузов на шасси от своего огромного трактора.

– Вот оно какое, твое хобби, – проговорила Катя, не зная, как отреагировать на автомобильного мутанта.

С ее легкой руки машина получила имя Хоббик.

По Таниному представлению, территория вокруг Москвы и прилегающие области вплоть до Урала – это крупные и маленькие города, поселки, деревни и редкие вкрапления леса, за столетия превратившегося в некое подобие парков с истоптанными дорожками, по которым бродят грибники, постоянно натыкаясь один на другого.

Ничего подобного! Леса и проселки, по которым мчался Ваня, были дикими, дороги в них кошмарными, а еще речушки, болота и прочие хляби. Ваня уверил, что путь ему известен, он тут ездил, а на МКАДе и на Щелковском шоссе плотный затык. Если бы перед Таней на водительском месте не сидел человек, в правдивости слов которого не приходилось сомневаться, она никогда бы не поверила, что кто-то второй раз поедет по этому маршруту. Они пересекали овраги, буераки, заваленные упавшими деревьями едва угадываемые проселочные дороги, колеса машины до середины и выше погружались в лужи с глинистым дном, веером летели грязные брызги, из окон скоро ничего нельзя было рассмотреть, по стеклам текли потоки мутной жижи. Но самое кошмарное – когда машина накренялась налево или направо. Тане казалось, что они неминуемо перевернутся сейчас, перед глазами стояли картины: ноги у нее вверху, некрасиво раскорячены, а голова со свернутой шеей внизу, на крыше, ставшей полом. Умереть в такой отвратительной позе!