Дониэль Клейтон - Хрупкие создания

Я скрываю торжествующую улыбку.

– И чем же мы с ней так отличаемся? Кроме очевидного? – Провожу рукой по своей темной коже.

– Я понял это, когда увидел, как ты помогаешь одной маленькой девочке с ее туфлями. Я наблюдал за тобой из студии «А».

– А, Селин. – Я помню ее, девочку, которая сражалась со своей первой парой пуантов и явно проигрывала.

– Ты опаздывала, но все равно помогла. – Алек заставляет меня краснеть. – Я тебе кое-что покажу.

Он тянет меня за собой, прочь из студии. Мы поднимаемся на одиннадцатый этаж, и Алек так и не объясняет, почему мы идем пешком, а не едем на лифте. Стараюсь дышать ровно. Я нервничаю, мы ведь так близко от моей комнаты. И комнаты Бетт, если уж на то пошло.

Мы проскальзываем в коридор. Комендантов не видно. Проходим мимо приоткрытых дверей и ванной – быстро, чтобы не заметили. Я стараюсь не рассмеяться. Стараюсь не попасться на глаза. Я почти никого не слышу – большинство сейчас в кафе, едят после репетиции. Мы проходим до самого конца коридора.

– Ты уже была в Свете? – тянет Алек.

– Где-где? – переспрашиваю я.

– Значит, не была.

Мы заходим в темный чулан в конце коридора. Я думала, тут просто еще одна кладовка. Алек делает вид, что пытается найти выключатель, и проводит рукой по моей шее и пучку.

– Алек, – предупреждаю я, но на самом деле не хочу, чтобы он останавливался.

Он щелкает выключателем. Все стены здесь увешаны фотографиями: Анна Павлова, Михаил Барышников, Марго Фонтейн, Рудольф Нуреев и еще много других. Вон цитаты из балетных сценариев. Фразы о танцах. Идеальные тела, идеальные ноги, идеальные костюмы. Выпускники балетной школы. Члены труппы. Реклама балетных туфель с примами. И повсюду белые лица – белые, как первый снег. Внезапно на меня накатывает тоска по дому и по тому чувству принадлежности, которое я там ощущала.

– Что это за место?

– Джун тебе не рассказала? Оно было здесь с открытия школы. Никто не знает, с чего все началось и кто был первым.

Конечно, Джун мне ничего не рассказала. Она вообще со мной почти не говорит. Я пытаюсь до нее достучаться, но тщетно.

Алек рассказывает мне подробности о Свете, пока я веду пальцами по стенам, изучая фразы и фотографии. Вдруг я замечаю свое имя, встаю на цыпочки, но прочесть никак не получается.

– Алек…

Я чувствую, как его бедра прижимаются к моим. Мне становится жарко. Между нами не остается и пары сантиметров. Он протягивает руку, достает записку, читает, а потом комкает ее. Алек хочет бросить ее на пол, но я перехватываю его за запястье.

– Не стоило приводить тебя сюда, – бормочет Алек. – Так и знал, что они опять…

Разворачиваю бумажку и вчитываюсь. «Джиджи стоит чаще оглядываться». Провожу пальцами по словам. Злюсь.

– Еще что-нибудь видишь?

Он указывает на фотографию слева. На ней я делаю с Анри растяжку той ночью в подвальной студии. Срываю фото.

– Поверить не могу, – выплевываю. – Он просто помогал мне с растяжкой. Мы вообще тогда случайно встретились.

Я почти дымлюсь от гнева. Надеюсь, по мне незаметно.

– Он тебе нравится?

– Кто, Анри?

– Да.

– Нет. – Хочу добавить, что мне нравится Алек, но молчу.

Алек тоже молчит, но я замечаю, как приподнимается уголок его рта. Он сминает фото пальцами.

– Прости, что привел тебя сюда.

– Нет-нет, я рада, что привел. Мне стоит знать, во что я вляпалась, так? «Знай своего врага» и все такое…

– То же они делали и с Кэсси, – говорит Алек. – Началось с того же, с записок в комнате и сумке. Даже в туфлях.

– «Они»? Что за «они»? Что с ней случилось? – спрашиваю, выискивая на стенах что-нибудь еще. Живот скручивает тревога. Анри предупреждал о том же.

– В этой школе тяжело быть примой. Тяжело быть великим и не потерять друзей, особенно девочкам. Мальчишкам нравится соревноваться. Нам только дай повод. Это держит нас в форме. Девчонки же из всего сделают драму, и дружеские соревнования все темное выносят на свет. Они словно с ума сходят.

Алек заправляет волосы мне за ухо, и я снова съеживаюсь – не хочу, чтобы он к ним прикасался.

– Кэсси пришлось уехать на отдых. Она до сих пор там.

– Отдых?

– Да. Она получила здесь травму, и это тяжело на ней сказалось. Тетя отправила ее в специальное заведение. Отец называет это «центром перезагрузки», – шепчет Алек. – Никому об этом не рассказывай. Вообще никому. Пожалуйста.

– Конечно, – заверяю я его. – Что они сделали?

– Издевались в основном. – Он не приводит примеров. – А потом все зашло слишком далеко.

– Но кто это сделал? – Размышляю, стоит ли говорить о том, что ту угрозу на зеркале мне оставила Бетт.

– Я не знаю. Разные люди. Потому учителям трудно найти одного виновного. Кэсси дружила с Бетт, но даже Бетт ничего не смогла узнать.

Я хмыкаю. Странно, я бы решила, что Бетт как-то с этим связана. Она кажется центром всего, происходящего в этой школе.

Алек рассказывает, как они гуляли все вместе. Я киваю и отворачиваюсь. Замечаю на стене белую страницу среди кучи цветных фотографий – почему-то раньше я ее пропустила. Мне становится любопытно, и я заглядываю в нее, пока Алек отвернулся и рассказывает о Кэсси.

Я сглатываю. Это мой сентябрьский медицинский отчет. Моя последняя ЭКГ. Линия задирается вверх и проваливается вниз, как на рисунке маленького ребенка. Мое странное, больное сердцебиение. Я срываю справку и сворачиваю бумажку в комок.

– Что такое? – спрашивает Алек.

– Просто поверить не могу, что все это случилось с Кэсси.

Мне не хочется ему врать, но что еще остается? Никто не должен узнать. Как оно вообще сюда попало? Кто это нашел? И как?

Я пытаюсь успокоиться и просто дышать. Вдох – выдох. Но сердце никак не желает меня слушаться. Может, во всем виноват стресс. А может, Алек.

Его рука касается моей. Я переплетаю наши пальцы. Он наклоняется, и я знаю, что нам не стоит быть здесь, не стоит стоять так близко друг к другу. Он вообще не должен мне нравиться.

Алек целует меня. По-настоящему – тепло и мокро, гораздо мокрее, чем я ожидала, и так глубоко, что я боюсь, он отыщет все мои грязные секреты, вытянет из меня своим великолепным языком.

Мы целуемся так долго, что у меня немеют губы. Я уже не понимаю, чей он: мой, или Бетт, или принадлежит только самому себе. Я забываю защитить себя, забываю контролировать дыхание. Забываю обо всех гадких вещах, которые развесили тут по стенам. А потом меня накрывает снова – сразу после того, как весь страх исчез из моего организма. Сердце стучит, дыхание сбивается. Это неправильно. Я безумно его хочу, но Алек не мой. Пока нет.

– Но как же Бетт… – шепчу я так тихо, как только могу, чтобы вес ее имени ненароком не раздавил комнату.

Он говорит, что с ней все кончено. Говорит, что все ей расскажет. Говорит, как сильно меня хочет. Я прижимаюсь к нему, на этот раз целую его первой, позволяю вкусу его губ стереть все секреты и всю ложь, что меня окружает.