Дониэль Клейтон - Хрупкие создания

Прикидываю, не зайти ли внутрь, чтобы погреться, но вдруг меня кто-то зовет. Это Адель. На ней меховая шапка, какие любят русские, белая, в тон ее волосам и коже, глаза светятся в темноте, как синие звезды. Пальто так плотно прилегает к фигуре, что и не скажешь, будто под ним есть еще одежда. На мне такое смотрелось бы ужасно. Но на Адель наше семейное «бедренное» проклятие не распространяется – по словам моей матери и всех, с кем я об этом говорила. Не всем же быть такими сияющими, изящными и нежными, как Адель.

В последний день каникул мать спросила, не ношу ли я лифчик с подкладкой. Я ответила «нет», и ее брови взлетели вверх, а потом она улыбнулась мне с жалостью.

– Что ж. Ну хоть парням это понравится, – вот что она сказала.

Адель, сама доброта, попросила мать не доставать меня. Но от этого стало только хуже.

– Сообщений моих не видала? – Раздражение на лице сестры придает ей сходство с матерью.

– Нет. – Я затолкала телефон подальше в сумочку, чтобы не ждать безнадежно эсэмэсок от Алека.

Щеки ее порозовели от холода, и я вспоминаю, как в детстве мы ездили в Монтаук, еще до того, как от нас ушел отец, – он отнял у нас пляжный домик.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает Адель, оценивающе скользя по моему тоненькому пальто и голым рукам. – Мама ведь сказала тебе, что приезжает сегодня?

Адель смотрит на эмблему школы почти с обожанием. На какое-то мгновение мне просто хочется посидеть с ней рядом на кровати – с ней из прошлого, которая пришивала ленты к моим пуантам, жаловалась на маму, сплетничала про труппу и указывала на мои ошибки в пробах на Жизель. Но это слишком на меня похоже. Сегодня я хочу быть кем угодно, но только не собой, хочу забыть обо всем, что происходит в этих стенах. Особенно об Анри.

– Ох, блин, совсем забыла. Но я уже ухожу. Сегодня же Валентинов день. У тебя разве нет планов? – наклоняю голову.

– Я иду на повышение, Бетт. У меня есть время только на балет.

Она специально так сказала, чтобы поддеть меня. Если бы я была чуть больше похожа на Адель и чуть меньше на саму себя, я стала бы эфемерной, изящной Жизелью. Но я не Адель. И чем больше на нее смотрю, тем больше это понимаю.

Раньше Адель бы сказала:

– Так много балетов о любви, значит, стоило бы кое-что о ней узнать?

Может, когда-то она и влюблялась, но мне о таком не рассказывала.

– Нам нужно поговорить. Кажется, ты что-то скрываешь. Мама говорит, что ты так и не рассказала толком, что произошло на пробах.

– Может, я не хочу об этом говорить? – Задерживаю взгляд на покрытом льдом поручне.

– Я ведь могу помочь! Покажу тебе кое-какие детали вариации. Тебе уже должны давать роли получше. Тебе ведь всего один уровень остался.

Адель участливо дотрагивается до моей руки, словно ей не наплевать. Терпение мое на исходе.

Наконец появляется Элеанор и спасает меня от неприятного разговора.

– Куда пойдем? – щебечет она, а потом замечает Адель. Приоткрывает рот в изумлении и расплывается в восторженной улыбке. – Ой, привет, Адель. – Голос ее почему-то повышается на пару тонов. – Ты с нами пойдешь? Господи, скажи, что да.

– Бетт не рассказала мне, куда вы собрались. – Адель улыбается во все тридцать два, словно она на сцене.

– Пошли уже.

Смотрю на краешек платья Элеанор, выглядывающий из-под ее пальто. Мне хочется сбежать от Адель как можно дальше и как можно быстрее. Не хочу, чтобы у меня украли и подругу. Последнюю подругу. Особенно если это сделает моя сестра.

– Красное на День Валентина? Как-то банально, Элеанор.

– Я нашла это платье в бюро потерянных вещей в прошлом году, – заявляет Элеанор.

Ох, не стоило мне об этом заговаривать. Она ведь так старается выглядеть хорошо.

– Ага, и наверняка притащила в нашу спальню клопов.

И почему я не могу вовремя заткнуться? Наверное, дело в том, что я еще никогда не была без пары на День святого Валентина.

– Бетт. – Кажется, Адель сейчас начнет меня отчитывать.

– У нас бронь пропадет.

– Правда? – переспрашивает Элеанор.

– Да. – Хватаю ее за руку и продолжаю врать: – Завтра перезвоню тебе, Адель.

Моя сестра остается стоять на ступенях, а мы с Элеанор уходим вниз по улице. Надо бы найти наше такси, но я не могу оторвать взгляд от платья. Слишком знакомое: алое, зауженное книзу.

– Кажется, это платье Кэсси.

Элеанор произносит это медленно, словно могу не расслышать. Она поднимает взгляд, но в глаза не смотрит. О Кэсси мы не вспоминаем. И о том, что я сделала – или не сделала с ней – тоже. Забыть бы еще, как я заставила замолчать Анри. Но ведь потому я и узнала это платье: Кэсси была в нем год назад, осенью, на вечеринке, которую я всегда устраиваю в сентябре. Оно есть на сотне фотографий оттуда. Она кружилась в нем весь вечер, говорила, что ей нравится, как ткань облегает ноги.

Громко сглатываю: вечер перестает быть приятным.

Наша машина стоит на обочине. Я заталкиваю Эл внутрь и бешусь оттого, что она посмела надеть что-то из гардероба Кэсси, да еще и напомнить мне об этом. Она никак не перестанет извиняться.

– Сначала на угол Семьдесят пятой и Пятой, – кидаю водителю.

– Дом Лиз? – удивляется Элеанор.

– Да, она идет с нами.

– Ты уверена, что это хорошая идея?

– А что, если даже нет? – Смотрю на нее так, словно она вдруг заговорила на китайском.

– Ты вообще говорила с ней после того, как она ушла? – В глазах Элеанор плещется сочувствие.

– Только онлайн. Но она в порядке. Ходит в школу и все такое.

В новой школе Лиз все носят дорогущие блейзеры и покупают поддельные документы. А еще там учится куча детей знаменитостей.

– А ты с ней почему не говорила?

– Она не отвечает на мои сообщения. Лиз все еще танцует?

Странно, что они не разговаривают. Как-то все слишком быстро изменилось.

– Взяла перерыв до летних интенсивов.

Машина останавливается перед шикарным зданием в Верхнем Ист-Сайде. Швейцар открывает дверь затянутой в перчатку рукой. Прошу позвать Лиз. Мгновение спустя она уже внизу – в обтягивающем ярко-розовом платье, на каблуках и с огромными золотыми серьгами. Выглядит так, словно выпала прямиком из какого-то ужасного музыкального клипа. Ноги у нее совсем как палки, и это стремное платье постоянно задирается, потому что ему не за что зацепиться. Она кидает на сиденье свой платок, а потом залезает в машину сама.

Открываю рот, чтобы прокомментировать происходящее.

– Даже думать не смей, – выплевывает Лиз. – Я наконец-то смогла в него влезть.

Элеанор смотрит на меня, и взгляд ее говорит «да она с ума сошла».

Не могу не согласиться, но уже поздно, а я намерена повеселиться. Не знаю, чего ожидать, но мы едем в центр, в клуб, куда нас точно пропустят. По крайней мере, Лиз убедила меня в этом.