Дониэль Клейтон - Хрупкие создания

– У тебя кровь! – кричит кто-то.

Вокруг меня собирается толпа, Морки приходится сквозь нее проталкиваться. Я стаскиваю туфлю, Морки – белые повязки. Что-то впилось в мою кожу. Я не могу разглядеть, что это, из-за слез. Кровь продолжает литься. Все открывают рты в изумлении. Все, кроме Бетт, которая прикрывает рот рукой и почти выбегает из студии, словно не может вынести вида крови. Если бы мне не было так больно, я бы тут же возненавидела ее за это.

– Что там? – кричу.

На большинстве лиц – шок, но на некоторых – неприкрытая радость.

Морки поворачивается к Виктору и кричит что-то на русском. Он выбегает из комнаты. Секунду спустя появляются мальчишки. Анри подбегает ко мне первым, но его перехватывает Алек и приседает рядом.

– Отнеси ее к медсестре, Алек, – просит Морки. – Джун, сбегай за месье Козловым! Как такое могло случиться? – Она прикладывает ладонь ко лбу.

Вижу застрявший в моей ноге кусок стекла. Потом замечаю еще три или четыре. Кровь не останавливается. Морки отводит мою руку в сторону.

– Не трогай.

Я плачу. Меня мутит. Алек поднимает меня с пола, словно куклу.

– Я могу сама.

– Нет.

Пытаюсь вырваться. Но я слишком слаба.

– Я тебя донесу. Ты же ранена.

– Опусти меня! – выдыхаю резко, и он слушается.

Хромаю вперед. Кричу от боли и гнева – на того, кто это сделал, и на свою кровоточащую ногу. Передо мной расступаются. Они боятся меня. Никто не опускает взгляд на мою ногу. Все уставились на свои. Бетт ходит кругами в стороне от всех, схватившись руками за голову.

– Боже, боже мой, – причитает она. Или мне только кажется. Боль такая сильная, что я ни в чем не уверена. Звуки доносятся словно через плотное одеяло.

Люди что-то говорят. Я вижу, как открываются и закрываются рты, как меняются выражения лиц, но голоса приглушены и далеки, совсем неразличимы. У меня кружится голова. Я не чувствую ног. Люди отплывают все дальше, как в море буи. Даже Джун куда-то делась. Жар пожирает кожу алым пламенем.

Алек ловит меня, прежде чем я успеваю упасть. Чувствую запах его одеколона и пота. В его руках я словно плыву.

– Все будет хорошо, – шепчет он мне в ухо, и я почти верю ему, но боль чересчур реально пульсирует у меня в ноге.

Морки идет за мной. Она в ярости. Перед глазами мелькают черные звезды, сердце сжимается, горит, стучит как бешеное.

У офиса медсестры Конни целая толпа – крысята и их родители, танцоры помладше, администрация и мистер Лукас. Откуда-то выходит мистер К. и берет меня за руку, лицо у него хмурое и темное. Он сажает меня на стол. Медсестра приподнимает ошметки колготок, поворачивает лодыжку и изучает осколки.

Сжимаю зубы, но не могу не вздрагивать каждый раз, когда ее руки приближаются к моей стопе. Я знаю, что скоро мне будет еще больнее.

– Откуда это? Ты что-то сломала в своей комнате? Или в сумке? – спрашивает Конни, хотя уже знает ответ.

– Не знаю, – отвечаю сквозь сжатые зубы.

– Она была на занятии, – помогает Алек.

Мистер К. и медсестра Конни обмениваются взглядами.

– Мы оба знаем, что кто-то их подложил, – произносит мистер К.

Оба вздыхают. Пытаюсь сконцентрироваться на их лицах, но глаза закрываются сами собой. Я устала от этого всего.

– Дыши медленно и глубоко. Я проверю твой пульс. Закрой глаза. – Медсестра берет телефон и звонит в больницу. – Отвезем тебя в неотложку.

Она оставляет также сообщения для моих родителей и тети Лиа.

– Это обязательно? Может, просто подлатаете меня?

– Таков порядок. Я должна убедиться, что нет крупных повреждений ткани.

И потом до меня доходит. Все, ради чего я так много работала все эти годы, может закончиться здесь. Просто испариться из-за того, что эти злые девчонки потом назовут шуткой.

– Да-да, конечно, – вклинивается мистер К. – Алек, отнеси ее к фургону. И езжай с ней.

Медсестра Конни берет свою сумку и мою медицинскую карточку. Алек проносит меня по коридору перед всей школой. В этот раз я не пытаюсь вырваться. Здесь собрались все – смотрят, шепчутся и ждут. Закрываю глаза и прячу лицо у Алека на груди.

Мы погружаемся в фургон, и Алек принимается рисовать круги, сердца и треугольники на моей ладони. Меня это успокаивает.

Мы мчимся по авеню Колумба, и мне кажется, что на самом деле я сплю. Стараюсь не думать о том, что травма сделает с моей карьерой. По окнам бьет ветер. На небе собираются тучи. Плохое знамение. Весенняя гроза.

Стопа пульсирует. Сжимаю пальцы Алека в своих и сдаюсь на милость его добрых слов.

– Все будет хорошо, – шепчет он.

– Наши па… – бормочу я, но он только качает головой.

Не открываю глаза всю поездку. Ждать нам не приходится: медсестра провожает нас в отдельную комнату и задергивает занавеску. Алек помогает мне лечь.

– Алек, тебе придется подождать в коридоре, – просит Конни.

Он бросает на меня обеспокоенный взгляд и уходит. Входит другая медсестра.

– Как это случилось?

Я не могу ответить, а она продолжает бомбардировать меня вопросами. Я их не слышу. Конни передает ей мою книжку.

– Вот вся ее медицинская история и результаты последнего обследования.

Закрываю глаза и слышу, как Конни вводит вторую медсестру в курс дела. Не слушаю, как они обсуждают мое сердце. Новая медсестра осматривает мою ногу и проводит по ней чем-то ледяным.

– Глубокий вдох, – командует она.

Я делаю самый глубокий вдох в своей жизни, и она вынимает стекло из моей стопы.

Больше крови. Больше боли. Больше жара.

Смотрю вниз. Кровь повсюду, она сочится из нескольких глубоких ран на пятке – кажется, что меня порезало до самой кости. Похоже, это конец. А мама беспокоилась о сердце. Смогу ли я снова танцевать? Вопрос замирает на губах. Потому что на самом деле я не хочу знать ответ.

– Сейчас потеряет сознание, – предупреждает медсестра Конни. – У нее проблемы с сердцем.

Кто-то опускает мою голову мне между колен и приказывает дышать. На меня надевают кислородную маску. К пальцам пристегивают монитор. Он пищит безостановочно. Дико. Слишком быстро.

Медсестра неодобрительно цокает, глядя на показатели на экране. Конни замерла у стола, где больничная медсестра разложила то, что вытащили из моей ноги. Она надевает резиновые перчатки и поднимает что-то на свет. Морщит лоб.

– Хм, – бормочет медсестра Конни про себя. – Похоже на крошечные осколки стекла.

После репетиции я остаюсь в студии. Коридоры пусты, все попрятались по своим комнатам после того, что случилось с Джиджи. А я не чувствовала себя настолько готовой к танцам с тех пор, как вывесили список весенних балетных ролей. И потому танцую. Балансирую на цыпочках, привыкаю к новой высоте.

На пуантах мне нет равных. Танцевать в балетных тапочках – одно дело, и такие, как Джиджи, могут не переживать за свою технику или особое отношение. И я все понимаю. Когда она танцует, то зрителям кажется, что они тоже на такое способны, – они чувствуют ее радость и видят, с какой легкостью Джиджи все вытворяет.