Эмилия Дворянова - Дилогия: Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море

— дождь будет завтра… сегодня — вряд ли…

— наверное поэтому такое напряжение…

— вот, пожалуйста, мадам, ваше вино… вы не сказали точно, какое именно, но я налил вам самого лучшего, уверяю вас…

— бокал хрустальный…

— как слеза…

молодой человек улыбнулся, вероятно, уверен в своем остроумии, косая челка закрывает ему глаза, так и хочется ее убрать, но моя единственная рука уже занята, вцепилась в тонкую ножку бокала, а дотронуться перевязанной рукой как-то неудобно… так что его глаза остались скрытыми… я сделала глоток…

— и что дальше?

он не услышал, наливал следующий бокал — какому-то господину, а дальше — разумеется, головокружение… тонкая слизистая оболочка внутренней части черепа, паутина, сотканная влажным секретом… просто я целый день не ела, вот и обед пропустила, мои ноги вполне могут заплестись, и я споткнусь на паркете…

и чего ради?

… чтобы написать несколько «О» левой рукой, такое напряжение… а нужен только отдых: ничто, ничтожество и нищета… ОК, и слабость… доктор, я так напряжена…

бокал поднимается вверх, и свет люстры дробится в тонких гранях хрусталя, проникает в вино, разбивается на красные блики, вино розовеет… какая тоска, Господи…

и головокружение…

… она почувствовала, как этот свет подбирается к голове, как всё может слиться воедино, история одна, мадам, его слова ужасно навязчивы… Анастасия огляделась, в этом «одном» так много деталей… какие-то руки, ноги, плечи, тонкие бретельки, рубашка в мелкую полоску, бокалы, туфли с розой… откуда-то издалека сверкает колье Ханны — там, на прямой линии ее взгляда, в противоположном углу, но она не подходит к ней уже целый час, а может, и больше, потому что на улице темно, нет ни неба, ни моря, один только этот свет, льющийся из зала, он вытесняет мрак, он такой сильный, такой белый, такой уверенный, со стороны моря он, наверное, кажется… огнем в хрустальном бокале … но никто там, снаружи, его не видит, вселенная — пустынное место… было восемь… сейчас, наверное, около десяти, нет, больше, время накапливается, и чернильное море за окнами показывает его, но в бесконечном гуле голосов никто ничего не услышал, никто не обратил внимания на часы в холле, этим вечером надо быть очень внимательными… только вот тот господин, с тростью… имел в виду шаги, которые совершают тела, возможность попасть в катастрофу, когда люди мечутся туда-сюда без определенной цели… она тоже не помнит, чтобы били часы, отсчитывая время… один, два, три, четыре, пять… сегодня все веселятся… звон хрустальных бокалов, сплетение взглядов и тел, забывших об этих назойливо бьющих часах, и почему все пропускают ожидание? или просто знают, что никто не придет, ведь даже нет ни одного пустого стола, предназначенного для ожидания… и только она помнит, но у нее свой интерес, сильный интерес, зависимость, пристрастное желание, чтобы кто-нибудь снял, наконец, с нее эту повязку, прошу вас, доктор, у меня сегодня болит рука, я писала левой рукой свои «О», упражнялась, но боль ощущается совсем отчетливо, может быть воспаление… и это не будет ложью, всё так и есть, она почувствовала боль, когда захотела коснуться плеча Ады… и потом челка… даже мысль об этом причиняет ей боль… она только хочет дождаться его… с тех пор как вошла сюда и поняла, что не может подойти к Ханне, она всего лишь ждет… и это может быть головокружительным,

— терпеть не могу ждать…

— вы что-то сказали, мадам?

молодой человек откинул челку, его глаза блестят отсветом свечи, вероятно, и ее глаза выглядят так же, но не от света, собственный взгляд кажется ей самой мутным, чернильным мраком, полным светотеней… где бы сесть? ну что это такое! ни одного стула! только столы вдоль стен, кучей, и люди — кучей… странно, какие здесь все дисциплинированные, не выходят из зала, не переступают границу к террасе, весьма относительную, впрочем, ее, в сущности, обозначает лишь свет и невидимый рельс, по которому при необходимости заскользят стекла витража, тонкая дорожка, совсем как та мокрая полоска на пляже, по которой они гуляли с Ханной… сейчас, когда это пришло ей в голову, захотелось самой подойти к настежь распахнутым дверям террасы и выйти… море оттуда совсем близко, и она сможет пойти за теми шагами, которые в ее снах идут к морю и возвращаются, идут и возвращаются… а земля их не принимает… но вино крепко ударило ей в голову, вот что бывает, когда человек ничего не ест… она бы не смогла сейчас туда пойти… только ужасно хочется где-нибудь сесть…

— вы что-то сказали, мадам?

— нет, я бы только хотела сесть… но не вижу ни одного стула…

— это мы виноваты, и как же мы не подумали, что люди могут устать… там, у рояля, есть один…

… но у нее нет права садиться там, если сядет, клавиши завладеют ею, она поднимет руку и пробежится по ним, фраза для левой руки, и неожиданно услышит себя… тук-тук… это мизинец тянет ее руку вниз и стучит по клавишам — тук…

… тише…

кто-то останавливается совсем рядом, Анастасия поднимает глаза, а, тот странный человек, который всегда смотрит вниз, в свою тарелку, и лишь на мгновение поднимает глаза… к горизонту, а потом — снова вниз… интересно, он так и будет смотреть на свои черные брюки? она уставилась на его галстук-бабочку, надо же, и в самом деле — бабочка, как смешно, она может развязать ее своим взглядом или завязать какой-нибудь разговор… а он, конечно, все так же будет смотреть в тарелку, он и сейчас держит тарелку и, в сущности, смотрит в нее, а не на брюки, люди редко меняют свои привычки, пытается удержать ее в руке, а потом вдруг ставит на стойку бара, ужасно близко от нее, туда, где она оперлась на руку, и Анастасия увидела в его тарелке куриную ножку, вы не могли бы дать мне эту ножку?.. ее сердце от испуга ухнуло вниз, о Боже, неужели я сказала это вслух!

… так бывает, человек теряет контроль…

он даже не взглянул на нее… сейчас она поставит свой бокал, протянет руку и возьмет эту ножку, она хочет есть, так и надо сделать, раз уж никто их не обслуживает… нет-нет, так нельзя, пора остановиться… она вообще не контролирует свою речь, которая рвется наружу… придется убегать, отойти, добраться до стула у рояля, как и предлагал бармен, и пусть клавиши увлекут ее своей ностальгией, это не опасно, потому что без рук она не может себе это позволить, аккорды и арпеджио останутся у нее внутри, она бы не смогла наполнить желание мелодией, у песни песни нет…

пусть поцелует он меня поцелуем губ,

пусть он целует… губы пробуют на вкус, язык втягивается внутрь, и вино течет в пищевод, потом, испаряясь, поднимается вверх, в голову, превращаясь в секрет,