Игорь Болгарин - Обратной дороги нет [сборник]

Полковник Бульбах все втолковал своим солдатам. Пленные поняли суть происшедшего. Они кивали головами. «О, да!..»

И снова был рассвет, затем день, раздача хлебных паек, пшенная каша, протянутые котелки и консервные банки, скрежет алюминиевых ложек, мягкий стук деревянных.

Пока немцы были заняты хлебовом, Чумаченко прижал Мыскина к стене, тихо прошептал:

– Ну-ка отдай те часики, что на тушенку выменял…

– Откуда узнал? – злобно спросил завхоз.

Чумаченко ощерился:

– Тушенку – по запаху, часики – по звуку… Я, брат, давно на конвойных делах. От меня не затыришь! Молодой еще!

– Не ты здесь главный! – огрызнулся Мыскин.

– А кто? Лейтенант? Неопытный еще, да и это… больной, в общем. Ну!

– Ты, старшина, вровень с лейтенантом не становись. Он, как никак, Герой.

– А я что? Против Героя?.. Только молодой, говорю, еще. А дело такое, что сам может и не справиться. Подмогнуть придется. Вот и подумай, хто у нас будет в командировке старшой.

Мыскин, поразмыслив, отдал часы.

…Бежал, бежал маленький поезд среди лесов. Стучали колеса, жалобно поскрипывала теплушка…

И вдруг наступила тишина. От этой тишины все проснулись. Узкие окошки заливали теплушку каким-то странным молочным светом.

Чумаченко подтянулся, выглянул в окно. На лице его отразилось удивление. Невдалеке была видна какая-то покосившаяся хибара с грубой надписью на приколоченной к стене фанере: «Глинищи».

Сняв проволочную петлю, он отодвинул визжащую деревянную дверь-задвижку. В вагон ворвался свет. Он заливал все, этот ровный белый свет.

Снег! Всюду был снег. Даже возле путей он был свеж, чист и бел… Чумаченко соскочил на насыпь. Ноги его оказались в двадцатисантиметровом слое снега.

Паровоза и вагонов, что тащились впереди, уже не было. Их снабженческий и теплушка остались одни среди лесов, что стеной почти вплотную подступали к железнодорожному полотну. Они стояли на отводной, маневровой ветке.

Немцы закрыли весь дверной проем. Глазели. Кто тянулся поверх голов, кто просовывался понизу. Удивленно по своему галдели: «Снег», «Зима», «Зима в октябре». На лицах проступал испуг. Что делать им среди зимы в их жалкой одежонке? Разве что помирать…

Чумаченко вернулся в теплушку, сказал Анохину:

– Все, товарищ лейтенант, отцепили нас. Приехали… Глинищи!

Анохин вскочил:

– Встречают?

В ответ старшина только хмыкнул.

– Дождетесь! Как же!

Глинище оказалось маленьким полустанком, скорее даже разъездом. Неподалеку от станционной хибары стояли еще три или четыре избы и какой-то ветхий сарайчик. И чуть поодаль покосившаяся водокачка с ледяными сосульками. И все.

Забегали конвоиры, командуя выгрузкой. Немцы стали выкладывать на снег возле путей мерные рейки, тяжелые ящики с инструментом, гвоздями, скобами, мешки, коробки с продовольствием, бидоны с керосином. Груза оказалось довольно много. Работали немцы неспешно, с любопытством разглядывали, куда их занесла судьба. Вокруг была чистейшая белизна, поляны да леса.

К Чумаченко, как самому видному, подошел старик. На седой голове наискось сидела солдатская, рыбьего меха вытертая шапка со значком-кокардой образца восемнадцатого года – плуг и молот в центре звезды. В руке он держал свернутый сигнальный флажок. На суетящихся немцев поглядывал с любопытством и иронией.

– Прибыли, стал быть, товарищ командер! – обратился он, по-северному окая.

Старшина посмотрел сквозь него, поискал кого-то сзади.

– Сбегай, батя, за начальником станции! – приказал он.

– А чо бежать-то? Бежать не нать. Вот он, я – и начальник, и билетер, и завсклад, и это… и булгактер. В связи с сокращением мужеска населения по случаю…

– Времени мало, батя, – вступил в разговор Анохин. – Должны оказать помощь по полученной телеграмме.

Вспомнив детство, он отчетливо по-архангелогородски проокал, стараясь с самого начала быть своим, понятным: народ здесь замкнутый, настороженный.

– О! – оживился старик. – По говору-то наш будешь, зимогор!

– Зимогор, зимогор! Значит, так, слушай внимательно, – оборвал словоохотливого старика Анохин. – В связи с надобностью государственной важности требуется доставить грузы и вот людей в деревню Полумгла… Телеграмму-то получили?

– Телеграмма-то одно, а помочь – совсем другое, – нараспев и весьма доброжелательно откликнулся железнодорожник.

– Мне, батя, не до философии. Надо где-то мобилизовать пару грузовиков.

– Понял! – старик даже стал «во фрунт». – А только грузовиков у нас тут отродясь не было, потому как некуда на их ездить. А и были б, грузовик в Полумглу не пройдеть. В запустении дороги, одни суземы да тайбола. Трактор – да. Трактор пройдеть.

– Молодец, дедок! Соображаешь! – похвалил старика Анохин.

– Только тракторов у нас тоже нету. Вот сани, те тоже пройдуть…

– Ну хорошо! Пусть будут сани. Мобилизуй лошадей!

– Понял! Сани смобилизую! Вона их сколько возле анбара, – старик указал на штабель каких-то дров. – А лошадей, извините, на сто верст вокруг нету. Еще в сорок первом всех коней смобилизовали. Под чистую. Один меринок только и остался при станции, потому – контуженный на лесоповале… Но должность сполняет…

– Ладно. Давай сани. И меринка.

– Не дойдеть. Годков ему больше, чем тебе, – покачал головой старик.

– А сколь верст до Полумглы? – спросил Анохин.

– Да верст восемьдесят будет.

– Какие восемьдесят? По карте шестьдесят.

– По карте-то оно… конечно. Ученые люди мерили. А ежели, к примеру, не по-ученому, так и все восемьдесят. Или чуток более.

Потом старик привел тощую полусонную лошадь и некоторое время с неудовольствием наблюдал, как Анохин и Чумаченко запрягали ее в розвальни. Вспомнив деревенское дело, Емельян управлялся быстро и ловко.

– Сани, говорю, еще берите. И дровни есть, – посоветовал старик. – Пущай немцы их тянуть, раз приехали в Рассею робить… И сено забирайте, сколь сможете. Меринок все одно подохнет от раскола серьця, а мы сена не едим.

Конвоиры помогли пленным вынести из сарая дровни, оснастили их оглоблями. Немцы стали нагружать на них ящики и мешки.

Железнодорожник смотрел на немцев, на их худые лица, на их жалкую одежду.

– Никовды вы не дойдете, командер. Слабосильная у вас команда, – со вздохом сказал он. – Да и места здеся пустые. От холода негде скрыться. А чую я, вот-вот северик подует. Снегу навалит – утопнете. И болота, к слову сказать, не все подмерзли, не угораздило бы вас.

– Не каркай!

Старик смотрел, как уходил вперед меринок, сопровождаемый конвоиром. Сани были тяжелые, меринок тужился. Затем перевел взгляд на Анохина, оценивающе посмотрел на него, на палку в его руках. Покачал головой, снял шапку.