Тоомас Винт - История со счастливым концом

Уже несколько лет Вильмер не думал о женщинах как о женщинах. Жизнь и люди были расставлены по своим местам и обрели правильные пропорции. Физиология больше не вызывала в нем дурманящих мыслей и не порождала чувственных образов. Женщины способны прекрасно выполнять свои рабочие обязанности — и точка. Женщины перестали быть чем-то особенным . Такая позиция давала Вильмеру покой. Уход Кристи, в конечном счете, был не более чем болезненным ударом по самолюбию, довольно быстро потерявшим остроту, а вскоре и вовсе переставшим чувствоваться.

Изменения в психике, вызванные, как полагал Вильмер, возрастом, начались у него довольно давно. Подобно бенгальскому огню вспыхнул и рассыпался искрами его последний левый заход, потом огонек еще тлел недолгое время, после чего Вильмер понял, что убравшись в свою раковину, прекрасно проживет и без всего этого. У него не было ни малейшего желания что-либо предпринимать. Будто кто-то испортил в нем устройство, рождающее эротические фантазии, и он убедился, что женское тело уже не только не возбуждает его, а вызывает какой-то непонятный страх. Но ведь было же, было то мимолетное прикосновение в полете, заставившее его вздрогнуть и отдернуть руку, как-то слишком похожее на ожог от раскаленного утюга, ожог, который волей-неволей напоминает о себе все снова и снова.

Случай в самолете был лишь стечением многих обстоятельств, убеждал себя Вильмер, а то, что он позвал женщину в гости — так это только потому, что она явно ждала приглашения. Может, она еще пригодится мне, мелькнула корыстная мысль, но ею он, скорее, оправдывался в собственных глазах.

Да и что плохого в дружеских отношениях с женщиной, чье общество, по всему судя, ему так подходит. Вместе обедать, ходить в театр или на концерты. Может, даже вдвоем отдыхать на теплом море? И чувствует он себя с этой женщиной хорошо — у него развязывается язык, а потом приходит что-то вроде облегчения. Или это облегчение всего лишь химера? Ему вспомнилось, как он упрекал себя после того полета. С ощущением стыда и чувством вины.

Но когда она освоится и перестанет быть чужой, тогда уже можно будет ничего не стыдиться, думал Вильмер, ощутив на миг что-то похожее на радость, которая тут же превратилась в очередное сомнение — а согласится ли женщина на одну лишь дружбу?

Из ванной комнаты не доносилось ни звука. Квартира онемела, и только извне слышалась приглушенная сирена. Вильмер подумал, что в этом городе все равно когда и где, но обязательно слышен какой-нибудь сигнал тревоги. С удивлением он обнаружил, что эта мысль вышибла его из утомительного ряда однообразных мыслей, держалась особняком, а потому и бросилась в глаза. Эта женщина у него в гостях странным образом перепутала все его мысли, связала в один пучок, затянула на несколько узлов и теперь, посмеивается над ним, причесывается, подкрашивает ресницы и злорадно думает, что пусть и Вильмер хорошенько подумает о ней. Пусть думает до тех пор, пока не проснется желание действовать.

Вильмер посмотрел на свои руки, они были какими-то слишком большими, а когда он представил себе громадные пальцы, шарящие по женскому телу, то картина вышла неприятной. Эти руки вроде уже и не были его руками. Чьи-то чужие, у кого-то одолженные или арендованные для выполнения тяжелой и грязной работы. Свои руки надо беречь, подумал он, и вновь взглянул на растопыренные пальцы. Свою шкуру надо тоже беречь, решил он, словно продолжая прерванную мысль.

Внезапно Вильмер осознал, что могла бы подумать о нем гостья, если б увидела его тупо уставившимся на собственные пальцы веером. Он поспешно спрятал руки за спину.

Какого черта она там так долго возится, вдруг разозлился Вильмер, и у него возникло плотное ощущение, что всю свою жизнь он только и знал, что ждал женщин, транжирил время и сердился из-за этого. Сейчас он особенно чувствовал свою беспомощность оттого, что ему не оставалось ничего другого, как стоять здесь и ждать. Выглядело бы крайне смешно, если б он подошел к двери в ванную и постучался. «С вами все в порядке?» — задал бы он вопрос из американских сериалов, и, услышав из-за двери, что все в порядке, мог бы еще буркнуть что-нибудь про любовь, как это принято в Америке.

Вильмер с горечью усмехнулся. Перед глазами возникла сцена — они лежат голые, обнявшись, в его супружеской постели, и женщина шепчет ему на ухо слова любви. Подавив дрожь отвращения, он вдруг понял, что на самом-то деле ему интересно, как смотрелась бы их любовная сцена. И мысленным взором как последний бесстыдник он стал подглядывать за ней, но потом вдруг ужаснулся — супружеское ложе до сих пор оставалось той запретной чертой, через которую Вильмер ни разу не переступил. Вся его сексуальная жизнь была связана с браком, которым он дорожил, и как раз страх разрушить брак диктовал жесткие правила игры в измену, придававшую особую остроту его редким любовным похождениям.

Но ведь теперь все изменилось, рассуждал Вильмер. С кем-либо в нашей супружеской постели я обманывал бы только сам себя, подумал он, и эта мысль озадачила. Он недоуменно пожал плечами, почесал затылок. С каким превеликим удовольствием он закончил бы всю эту историю: вычеркнул бы, вырвал листок, изорвал его, затоптал ногами, после чего сжег бы за собой все мосты.

— Какого черта я здесь дожидаюсь! — неожиданно взревел Вильмер.

Ему привиделась собака, гоняющаяся за своим хвостом. При этом, похоже, что в этом бесконечном вращении, когда людьми движут затаенный умысел и навязчивые идеи, а на деле все идет согласно пошлым стереотипам, он и есть тот самый собачий хвост.

— Жизнь подобна телепередаче в строго предписанном фор мате, — пробормотал он уже почти миролюбиво и тут вспомнил, что по телику вот-вот начнется «Команда-А». Вильмер при первой же возможности смотрел этот транслируемый в дневное время старый сериал, даже старался организовать работу так, чтобы хоть раз в неделю вовремя успевать к экрану. Довольно часто это удавалось, и тогда ему казалось, что именно поэтому день складывался удачно.

Как мало надо для счастья, с усмешкой подумал он. Но тут сообразил, что несколько наивный, рассчитанный на пацанов сериал «Команда-А», совершенно немыслимо смотреть на пару с гостьей. Такое безумие можно позволить себе только после длительной совместной жизни, разнервничавшись, прикидывал Вильмер.

Кажется, я крепко влип, сообразил он, не понимая, почему это не дошло до него раньше.

— Кретин, какой же я кретин… — с горечью твердил он, впрочем, стараясь сдерживаться, и вдруг понял, что нет ничего проще, чем честно и прямо признаться гостье в своем нежелании связывать с кем-то свою жизнь. Сказать, что именно в одиночестве он чувствует себя счастливым.