Ольга Гладышева - Оползень

— На меня? — изумился Осколов. — Но я и есть доверенное лицо, то есть бывшее, — поправился он.

— И тем не менее… мы вам верим… пойдете?

Александр Николаевич подумал, потом сказал полувопросительно:

— Это же опасно?

— Конечно, — спокойно подтвердил Мазаев. — Проделать это надо втайне, без лишнего шума.

— Сколько намыли?

— Пока возьмете около полпуда.

— Один?

— Почетный эскорт только будет привлекать внимание. Можете взять с собой кого-нибудь: двоих, троих, лучше одного.

— Тунгусова, — поспешно предложил Александр Николаевич. — Пойдем на лыжах. Наст уже мартовский, зачирелый, иначе будешь вязнуть, а так можно идти, избегая дорог. Тунгусов прекрасно знает здешние места, отличный проводник, гадзарчи, — повторил он по-бурятски, еще сам реально не соображая, какое принимает предложение.

— Ладно, — согласился Мазаев. — Все привыкли, что он постоянно сопровождает вас по тайге. Это будет естественно. Пути здесь перехода на два. Заночевать найдете где?

— Конечно.

«Авантюрист… куда это я собрался?.. Из управляющего в инкассаторы — и рад? Уже и Мазаеву рад служить, дерьмо?.. А Костя? — толкнулась мысль. — Сказать ему про Костю? Ведь наверняка были связаны… Пусть сам узнает. Невозможно с ним об э т о м говорить. С Иваном — другое дело. С ним — нет… Решит, что к большевикам примазаться хочу. Как будто только среди них честные есть…»

— Тогда поспешите, нам трудно… — Мазаев немного помедлил. — Груз придется нести вам одному. Даже не по очереди. Револьвер я вам выдам.

Все-таки надо отдать должное Ивану. Признание, которое сделал ему Александр Николаевич, что друг, мол, погиб, он восчувствовал близко к сердцу. Осколов был невольно растроган, когда Иван застенчиво и вместе с тем самодовольно сделал ему подношение, чтобы утешить его. Тем более что подношение было как раз ко времени.

Сибирские промысловики любили деревянные или берестяные ножны, в которых нож крепился по-особому, плотно заклиниваясь рукояткой, а клинок свободно свисал в просторной полости. Рукоятка была правильной овальной формы, отчего нож одинаково хорошо сидел в ножнах, сунь его лезвием вперед или назад. При частом пользовании зимой это было очень удобно. Под указательным пальцем на рукоятке была сделана выточка пологим подъемом на брюшко, и такая же выточка под мизинцем. Сама рукоятка из лучшего материала — ильмового капа, и на ней выжжены два оленя: один ест траву, другой слушает, насторожив уши. На березовых ножнах — тут древесина требуется прямослойная — был выжжен хвостатый пригнувшийся тигр, а над ним журавли летят. Осколов не мог скрыть своего счастья:

— На ремень его прикрепить? У меня и ремня нет на полушубке.

— Не нужен ремень, — отверг Иван. — Дай я тебе все устрою.

— Дорогой, наверное? А? Чем же я тебя отдарю?

— Хороший нож, — сказал Тунгусов. — Сталь вязкая, заточку хорошо держит. Сам думай, как отдарить.

Нож ему выковал из сломанной казачьей шашки один беглый каторжник, скрывавшийся под видом подручного у кузнеца в отдаленном селении. Иван купил беглому документ, вид на жительство, правда, очень старый, побывавший в употреблении уже у многих владельцев. По документу получалось, что «подручному» не меньше двухсот лет от роду. Это Ивана, кузнеца и самого беглого немало смешило. Смешить этим господина управляющего Иван, конечно, не стал.

Справа у брючного кармана он собственноручно пришил ему из грубого холста накладку и несколько раз показал, как легко и ловко попадает туда нож даже от броска.

— Одной рукой и не глядя! Сунул — тут как тут! Хочешь топорище, хочешь лыжи им выстругивай иль правилки для шкурок! — расхваливал Иван подарок, почти жалея о нем.

Осколов озабоченно соглашался, сам не понимая теперь, как он мог жить до сих пор, не выделывая правилки и не выстругав ни одного топорища.

— Тушу надо по суставам разделать — пожалуйста! Рыбу потрошить — извольте! — продолжал хвалиться Иван.

Александр Николаевич слушал его со вниманием, как мальчик, и клялся про себя, что непременно сделается охотником, может быть, даже промысловиком! Купит себе тулку, лыжи — и поминай как звали! Вот только с золотом этим разделаться, дальше он найдет как жить.

Они шли на широких охотничьих лыжах. Снежная белизна на открытых местах слепила глаза. Александр Николаевич то и дело сбрасывал рукавицы, тер веки. «Доведись стрелять — ни черта никуда не попаду, такая резь, будто песком забросало… Что же получается? В интересной роли оказался господин бывший управляющий!.. Мне не нравится, как Мазаев смотрел тогда дома у нас на Касю. Мне не нравится, что он образован…»

Морозец, однако, прихватывал, хотя заметно грело, если поворотить лицо к солнцу. Лыжи туго ширкали по крупитчатому сухому насту. Тунгусов впереди топтал лыжню, бормоча: «Горе идущему, а вдвое — ведущему».

«…Мне не нравится, что Мазаев всегда был дерзок. Мне не нравится, как он всегда владеет собой. Но вот его-то я как раз и понимаю. Он — практик. Боролся за власть и получил ее, фактически встал во главе прииска… А я?.. Счастлив оправдать его доверие? Его и тех мужиков, которые жаловались в день похорон отца? Я кинулся, как на побегушках. Что со мной творится?..»

— Краем забирай, к ущелью, — командовал Тунгусов. — Там обмело маленько.

Выбрались к расселине, поросшей лесом, и теперь их путь пролегал вдоль ущелья.

«Откуда Кася знает, что кудри у Мазаева мягкие и густые? Как она сказала: маслянистые?..» Он думал над этим и так и не придумал удовлетворительного объяснения. О женщины! Омут!..

Иван остановился, поджидая его:

— Отдохнем чуток.

Александр Николаевич прислонился к дереву, чтобы полегче было спине. Опустить мешок не решился. Оба запыхались, вытирали лица шапками.

Иван исподлобья поглядывал по сторонам, будто к чему-то внутренне готовясь.

— Тяжело?.. — он обежал глазами лицо Александра Николаевича. — Я вот иду и всю дорогу думаю: исчезни мы с этим золотом — и никогда не найдут нас. Время такое кромешное, все сплелось, все перепуталось. Так, что ли?

— В каком смысле «исчезни»? — не сразу даже понял Александр Николаевич.

— В таком… И убить могут… И самим убечь можно… — настороженно, вопросительно взглянул Иван.

— Помнишь, ты рассказывал о свойстве красного рубина? — улыбнулся Александр Николаевич. — Вот бы тебе носить его, чтоб мыслей всяких не было.

— Так ведь нету рубина! Что ж делать!.. А этот мешочек поделить — и рубины у нас были бы, и яхонты. Да что там! Дельце можно какое открыть, — голос у Ивана был неуверенный, но настойчивый. — На первое время хватит, пока свой настоящий талан найдешь.

— Хватит, пошли, — попробовал двинуться Александр Николаевич.