Лидия Сычёва - Мёд жизни [litres]

Они степенно идут по двору. Тут и там натыканы цветы: есть и розовый куст, и гладиолусы, и, конечно, астры и гвоздики, они особенно разрослись – яркие, сильные, рясные; с яблони с тихим стуком падают яблоки («ой, год на год не приходится – то хоть у соседей воруй, так яблочка охота, а нету, а то не знаешь, куда девать», – жалуется Полина); на грядках с помидорами – буйство красок: розовые, желтые, алые, бело-зеленые плоды. И совсем крохотные, величиной с ягоду, и огромные, с хороший мужской кулак, круглые, овальные, приплюснутые – всякие. Ботва на картофеле уже посохла.

– С понедельника копать будем, – объясняет Полина.

Дверь в сарае настежь.

– Здесь у нас был поросёнок, но мы его сдали неделю назад, – объясняет кума. – Зарезали, отвезли на рынок в район, я стала за прилавок, и за три часа у меня его народ разобрал подчистую – всё, включая обрезки. Потому как людям, особенно одиноким, им, кроме мяса, надо общение. У кого деньги? У пенсионеров. Приходит старушка, я ей говорю: берете косточку или ребрышки нежирные, это лечебный поросёнок, для себя держали, но нужны деньги, детей в школу собрать (Машенька и Оля тут же толкутся, они у меня как социальная реклама). Пенсионерка, проникнувшись добрым делом, тут же у меня покупает. Ну а мужики… Они вообще одичали при нынешней жизни. Им доброе слово скажешь, они у тебя не то что сало, они и прилавок готовы забрать.

В общем, я распродала поросёнка, купила девчатам туфли, кофты, тетрадки, ручки, карандаши цветные, ещё кое-что по мелочи, и сменку в школу. И то ли я забыла эту сменку у продавца, то ли у меня из сумки на базаре вытащили, но, в общем, домой приехала – нету сменки.

Я сначала так расстроилась!.. А потом думаю: о, горе какое! Сменку потеряла! Люди голову теряют – вон, на прошлой неделе у нас мужик молодой разбился на машине с подругой насмерть. Жена, Ленка, то есть вдова, прибежала ко мне: «Мишка в морге, я боюсь одна дома ночевать!» Рыдает в голос. Хотя он и погуливал (с девкой молодой разбился), а всё равно жене его жалко – родная душа.

Пришлось мне с Ленкой ночевать на одной кровати. Она человек городской, впечатлительный. Мишка, когда был на заработках, голову ей задурил, она и вышла за него. Ленка спрашивает у меня: «Где же справедливость? Куда Бог смотрит? Как я жить теперь буду?» А что я ей скажу? Видно, кому как на роду написано, так и будет…

У клеток с кроликами толкутся дети – долговязая Машенька, кругленькая Оля и ещё одна девочка, Олина ровесница, белоголовая, с жидкой растрёпанной косичкой. Кролики – милые, с нежными грустными глазами. Дети гладят их сквозь прутья клетки, шепчут зверькам ласковое.

– Мама, а мой любимый клолик выластет и уйдёт в лес жить! – Оля решительно топает ножкой. – Плавда?

Новенькое белое платьице Оли перепачкано на подоле зеленью. Увидев строгий взгляд матери, девочка тотчас начинает бить по пятну ладошкой.

Полина говорит ей:

– Оля, ты зря платье отряхиваешь, оно чище не станет. Это пятна, стирать надо. Машенька, объясни сестре.

И тут же вскрикивает:

– Смотрите, ещё один эмигрант явился!

В большую щель между горбылями заборчика просовывает голову цыплёнок-подросток. Он в замешательстве: куда двинуться?!

– Ой, кума, я цыплят брала сорок штук, держала их на воле, и они разошлись по дворам. Я не хожу, не собираю, что я их, из курятников чужих буду вынимать?! Ну, вот, некоторые стали возвращаться. Цыпа-цыпа, иди сюда! Иди, мой золотой! Видишь, к нам гости приехали, кума Зинаида! Какой ты умный, сразу почуял хорошего человека! Цыпа-цыпа! Иди, мы тебя есть не будем, оставим на племя! Ты, я вижу, петушок! Будешь жить на всём готовом, горя не знать! Водичка ключевая, зёрнышко золотое, гнёздышко чистое! (Я бы сама на такую рекламу клюнула!) А Лапушкины (соседи) тебя сожрут через месяц и собакам кости выкинут!.. Видал, у них Полкан на привязи? Первым тебе голову отрубят, потому как знают, ты – приблудный, тебя надо быстрей съесть. Ну? Цыпа-цыпа-цыпа!

Цыплёнок-подросток мучительно соображал, вслушиваясь в богатые интонации кумы Полины. Поколебавшись, он пролез в щель, отряхнул перья, выпрямился. И, гордо вышагивая, двинулся к плошке с кормом, стоящей у курятника.

Зинаида изумилась:

– Полина, первый раз такое чудо вижу! Ты – дипломат, дрессировщик! Укротитель молодых петухов! Тебе надо на международные переговоры направлять! Для снятия санкций.

– Ой, кума, – вздыхает Полина. – Я Васе говорю: женщина любит ушами! Ну скажи ты мне хоть одно слово нежное! Он тогда ещё больше надувается, сидит мрачный, как сыч, обхвативши голову руками. Потом мысли в нём, видно, начинают кипеть, он вскакивает, бегает по комнате туда-сюда. И всё равно молчит, как заговорённый. По два-три дня не разговариваем вообще после этого. Может, у него зарок?! Или колдовство какое? Не знаю, что и думать. Я и с цветами разговариваю, и с петухами (ты видела!), и с начальством теперь запросто общаюсь. Один Вася не поддается!.. Вот что это, скажи? Как это понимать?

Зинаида пожимает плечами. Наступает долгая пауза.

– А может, это… – Зинаида морщит лоб, подбирая подходящее слово, и, наконец, находит:

– …любовь?

Полина и Зинаида смотрят друг на друга с изумлением, а потом начинают хохотать так, что кролики шарахаются в клетке, дети оглядываются, и только цыплёнок-подросток торопливо и жадно клюет кашу.

В лице Юрия Порфирьевича Тёнькина, кандидата философских наук, есть что-то несерьёзное. Бывают такие люди: вроде и умные, и с убеждениями, и в семье у них всё благополучно, а всё равно – не хватает какой-то малости. Ну, как в неудавшемся борще – то ли подсолить его надо, то ли поперчить, то ли доварить – трудно понять, в чём «недостача», когда борщ уже разлит по тарелкам.

К Наденьке Юрий прибежал жаловаться на начальника отдела Шмелёва.

– Ужасно он оскорбил меня! Ужасно!

– Что, нецензурно?

– Обозвал козлом.

– Ха-ха! Какие высокие отношения!

– Напрасно смеётесь, Наденька. Это, знаете ли, весьма обидное для мужчины оскорбление. Если бы мы жили в XIX веке, я бы на дуэль его вызвал. Помните, в прошлый раз, когда я у вас сидел, он мне позвонил и говорит: «Вы где?» А я ответил, мол, в туалете. Он аж взвился: «Зачем вы мне это говорите?» «Так вы ж сами спросили!..» Какой деликатный, с тонкими фибрами души, почуял, что я у вас, начал названивать. Отслеживает каждый шаг, шпионит за мной. А я, Наденька, не мог к вам не прибежать! Ах, какая вы чудесная женщина!.. Вы людей вскрываете, как консервные банки. Я вас увижу, у меня душа нараспашку – не могу сдержать себя, всё выкладываю. В чём секрет вашего обаяния?

– В чае, наверное. – Наденька смеётся, двигая корзиночку с печеньем в сторону Юрия Порфирьевича.

– Вы пользуетесь тем, что я сладкое люблю, конфеты, чай, вот я вам всё и выбалтываю. Но, извините, не могу почему-то остановиться.