Лидия Сычёва - Мёд жизни [litres]

– Шмелёв – обыкновенный прохвост, паразит, – припечатала Наденька. – Не рассказывайте мне сказки о потустороннем. Козлом он вас обозвал? Обозвал. А вы ему даже путём не ответили. А потом всё на демонов сваливаете.

– Лжесмиренничество! Грешен я! – вскричал Юрий. – Шмелёв, когда обвинил меня в сутяжничестве, стал разглагольствовать, какой я недостойный. А потом о своём величии начал вещать. Он с церковными иерархами общается, у него огромная поддержка в Администрации Президента, он – генерал, действительный государственник советник первого класса.

А я ему говорю: «Вы себя возвышаете, а это – гордыня! Православному человеку следует чуждаться её!»

И тут, прямо на моих глазах, произошло чудесное. Он стих, задумался и будто в полусне вымолвил:

– Гордыня… Да, вы, пожалуй, правы.

И вышел!

А прежде хвастал: стоит ему мизинцем шевельнуть, и меня выгонят, и заступничество Степана Игнатьевича не поможет. Потому что Шмелёв – выше!

А я ему объяснял: поймите, меня в Москву государственное дело повлекло, идея, для меня деньги – воздух; он нужен мне, чтобы дышать, без воздуха я умру, но я живу не для того, чтобы дышать!..

– Идейный карьерист сто оправданий найдёт, чтобы козла стерпеть, – подмигнула Наденька.

Юрий пропустил колкость мимо ушей и продолжил:

– А знаете ли вы, что у Шмелёва – состояние? Он богатый человек, у него несколько миллиардов!.. Он учит верить в Бога, а сам никогда из святого Евангелия цитаты не скажет! Даже вы, Наденька, человек, как мне кажется, нецерковный, однажды сказали, когда я жаловался на начальство: «Не надо метать бисер перед свиньями». Я поразился тогда, как естественно вы Евангелие процитировали! Значит, оно в вас укоренено, может, даже против воли. А Шмелёв – нет, он, как чёрт ладана, Евангелия шарахается. Он свои истины глаголет, парадоксальные.

– Что без коррупции никак, на ней всё держится.

– У него много таких догматов! Помните, мы с вами к банкомату шли, вы мне денег занимали, надо было снять их? Помните?

Наденька кивнула.

– Родственникам срочный долг возвращал, денег занять, кроме вас, мне не у кого. Я вам тогда ещё про скверноприбытчество толковал. Это когда человек получает жалованье за должность, а дела не исполняет. Шмелёв меня попрекал грехом этим. И вот у банкомата люди стояли, очередь как на исповедь – на расстоянии… А потом каждый склонялся перед банкоматом, код набирал. Всё, как в церкви!..

Поймите, Наденька, сейчас надо с умом против таких, как Шмелёв, бороться. Они сильны, у них – власть, деньги, должности. Пощёчины делу не помогут. Главное – молитва, терпение. Согласны? – Юрий искательно заглянул Наденьке в лицо.

– Нет, не убедили. – Наденька улыбнулась.

– Ну хорошо. Вы мне, наверное, из кокетства перечите, вы же умная женщина, всё понимаете!.. А лично для вас – русская идея в чём?..

– В борще!

Наденька расхохоталась, видя ошарашенное лицо Юрия.

– В борще, в борще и ещё раз в борще. В капусте, в морковке, в бульоне наваристом. С любовью надо готовить, понимаете?! С хорошим настроением на стол подавать. Истина – в настоящем, наваристом борще, чтобы ложка стояла. А у нас пока так: дым густой, а борщ – пустой. Всё, Юрий, прощаемся, мне работать надо!..

Ночной полёт!

Мы смотрели в иллюминаторы на оставленную землю. Золотые зёрна огней – города, селения, магистрали. Ленты рек среди кудрявых островков леса. Лоскутки полей, луговые цветы салюта – в одном из городов был праздник. И – ночь, непобедимая ночь!..

У пилота Анвара (фамилия – неразборчиво) новенький самолёт, уверенная рука. И пока мы летели в ночи, я смотрела на белое, чуть трепетавшее крыло, на дымку облаков, на краюху близкой луны.

Я думала о тебе.

Что будет, если кто-то из нас останется в одиночестве? Страшный вопрос холодил сердце. И я отступала, сворачивала, не двигаясь воображением в эту сторону.

Пилот лихо, с запасом воли и силы, посадил самолёт.

«Руками фрукты не мять!» – так начинался мой отпуск.

«Воздерживайтесь от желания и воздерживайте своих детей от желания залезть на скульптуру. Штраф – 5 тысяч рублей». Ниже шло разъяснение (на отдельной табличке): «Бог моря Посейдон держит в руках трезубец, символизирующий состояние – между прошлым и будущим. Море – это настоящее».

Море – живое, упругое, принимало меня, ласково обвивая и оберегая.

Я думала о тебе, уплывая далеко-далеко – ради тебя. Я шла по твоим следам, я возвращалась к тебе – снова и снова.

Рядом со статуей Посейдона стояла картонная коробка с прорезью – для пожертвований. С надписью: «Исполнение желаний».

И я, конечно, загадала.

Поросшие густым зелёным лесом горы – в дымке облаков, и одна гора, которую я называла «Верблюжьей» – из-за горбов, – то возникала, то исчезала в белом тумане. Вечный верблюд шёл через тысячелетия, и так же, как я, смотрели на него молчаливые моряки. Суровые, обветренные лица, грубые руки.

С гор текли реки, падали камни, над ними парили птицы. На горы восходили поэты, воины и романтики.

Золотая, в лучах рассветного солнца, я думала о тебе. «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа». Так нельзя, наверное, говорить, но ты стал для меня и отцом, родив во мне любовь, и сыном – я страшусь тебя потерять так же, как ребёнка, и святым духом, осенив своей красотой.

На съёмной квартире – отличная библиотека советских времён. Были важные книги из тех, что упустила в юности. Но захотелось перечесть родное, знакомое.

Джек Лондон! Сколько крови и страсти влито в «Мартина Идена», сколько правды, труда, отчаяния, лишений! Руфь, возлюбленная главного героя, не верила в его призвание, пытаясь привить ему «благообразие» буржуа, зятья отворачивались от чудака и презирали его, а сестры жалели, считая сумасшедшим.

Мартин победил всех – время, пространство, своего автора, границы, мой возраст. Я плакала над его судьбой как в юности.

В парке, где я гуляла, на каждом шагу звучала живая музыка. Сытые усатые мужчины пели грустные песни о любви.

Неужели им кто-то верил?!

«Я лучше выброшу, чем сделаю скидку!» Это о варенье из инжира. В другом месте, без всякого пафоса, оно продавалось вполовину дешевле.

Обшарпанные подъезды, местами без окон, с паучьими завесами многократно чиненных проводов. Не было то воды, то света, иногда – того и другого одновременно.

Котята, истомлённые жарой, лежали на скамейках, тощие, будто больные. Много бродило бесхозных собак, деловитых, озабоченных. Много было и дорогих машин – не новых, но в хорошем состоянии, может быть, угнанных у «крутых» хозяев в России.

Азартные мужчины днями резались в домино у подъезда – в тени гранатового дерева.

Не было ни комфорта, ни улыбок, ни гостеприимства. Всё шло само собой – ни шатко ни валко: кафе, магазины, экскурсии, береговые развлечения. Шумело море, росли пальмы. Миром правил естественный ход событий.