Лидия Сычёва - Мёд жизни [litres]

«Три дня без сознания».

Лицо его было нездешним, чужим.

Я тайком погладила лаковую крышку гроба. Тёмно-коричневый, богатый цвет. Коловороты – мелкой вязью – по кромке.

Был праздник Успения Богородицы. Одна из певчих зевала. Обычное дело, работа. Всем сопереживать – сердца не хватит. Я старалась подавить раздражение, простить всех. Вот, например, евреи вышли с отпевания. Не обязательно же молиться, можно просто постоять, оказать честь! Тем более что бывшие коммунисты все. Волков, например, никогда не изображал из себя святого. Он вообще был реалистом.

Батюшка сразу после церемонии подошёл к родне – за деньгами, что-то тихо и настойчиво им назидал.

Все ненужные, досадные мелочи лезли в глаза – я чувствовала их так остро, ярко, будто в душу мне вонзали занозы. Смерть – ревизия жизни.

Я твердо настроилась не плакать, но не смогла. Капал воск со свечей. Капали слёзы. «Вечная-я-я па-а-а-мять!..» Быстро уехала, пряча глаза.

«Ну и зря ты не пошла на поминки, – звонила мне вечером Наденька, секретарша Волкова. – Мы все по тебе так соскучились! Давно не видели, хотели поговорить. Сидели, вспоминали нашу жизнь, разошлись аж в полшестого».

Последний корпоратив! А я его – прогуляла.

На следующий день после похорон мы встретились (наконец-то!).

Природа ликовала – день был пронзительно-солнечным, зелёным. Всюду мне чудились виноградные листья и налитые гроздья. И удивительное, ни с чем несравнимое чувство свободы, полёта – дневного полёта! – охватило нас.

Что же произошло в этот миг, в эту минуту? Я не знаю. Но что-то произошло – мы сумели покачнуть чаши мировых весов – в сторону добра. Что-то произошло! Не высказываемое, не выговариваемое, то, чему нет названия.

И я почувствовала, как отступила смерть.

Потом мы пили чай с абхазским горным мёдом, чуть горьковатым. А до этого я целовала твои руки.

Ты сказал:

– Как изменилось твоё лицо! Мы встретились, ты была худая, измученная, а сейчас – довольная, как жена министра сельского хозяйства!

Мы хохотали.

Я рассказывала про море, про пчеловода на горной пасеке. Он с таким жаром расхваливал мёд и промысел, что мне захотелось у него что-то купить.

– Я всё сделал своими руками. – Пчеловод показывал усадьбу, двор с постройками, фонтанчик, струившийся из рукотворной «скалы», украшенной старинными узкогорлыми сосудами.

Я пила ключевую воду (а водитель авто в это время тайно лакал чачу!), пчеловод желал мне внуков и продолжения рода:

– Моя семья – моё счастье. Пусть я не очень богат, но я живу на своей земле, занимаюсь делом, которое мне нравится, и мне есть, кого любить.

Мёд жизни! Как же он сладок!..

Над горами Абхазии – белые кучевые облака, такие рельефные, причудливые, что, всматриваясь в них, можно увидеть сцены из античной жизни. Может, это были битвы троянцев с ахейцами за прекрасную Елену, или картины времён Колхиды?

У ласкового моря – сонная жизнь, наливаются силой желуди на кудрявом дубе, кружат стрекозы, спят камни. Здесь жили свои боги, они прятались за оградами местных кладбищ, за лесистыми горбами гор, за занавесями «плюща колхидского», в таинственных пещерах… О, да!

В тот вечер, когда, перечитывая «Мартина Идена», я дошла до страниц, рассказывающих про омертвение души главного героя, внезапно погас свет – обычное дело для Абхазии. И вдруг поднялась буря, ветер так клонил деревья, что их ветви бились о стёкла балкона. Тополя росли в метрах десяти, но сила шквала была такой, что гнулись толстые стволы. Всё гудело, будто перед взлётом.

«Он хотел показать жизнь, как она есть, со всеми исканиями мятущегося духа».

Я рассказывала тебе про Волкова и похороны. Про то, как смерть сбила волну счастья жизни, в которой я купалась две недели. И про то, что теперь мне надо «отойти» от боли, как страницу книги перевернуть, не отравиться страданием, не заболеть им.

«Любовь – это всегда брань, борьба – с силами тьмы, вот что я поняла! Это не просто верность, доброта и труд, это чуткое, сторожкое противостояние лукавым силам. Они могут рядиться в овечьи одежки – самопожертвование, жалость, общественное мнение, „что люди скажут“. И, чем выше твоё чувство, тем изобретательней враг. Но когда я с тобой – я ничего не боюсь!» – вот что я пыталась сказать тебе.

В Новом Афоне, на высокой горе у старой крепости с большой высоты смотрела я на мир. Ах, как хорошо!.. Дымка неба сливается с дымкой моря, так, что не видно горизонта, стрекочут цикады, смеются праздные таксисты у кафе, надрывается где-то, лая, собака, а у берега – свечи кипарисов, зелёные, гордые. Мир, составленный в полноте, мир, покорно принимающий царя-человека.

– Ваша книга всё равно до нас не дойдёт, давайте сейчас её прочитаем, – говорил мне добродушный таксист.

Недавно он ел мороженое – нехотя, чтобы скоротать скуку. В его жизни всё было просто, ясно. В моей – почти тоже. Будущее – в тумане, и я не пыталась его разгадать.

– Как знать, – сказала я, – может, ещё прочтёте.

Был день 19 августа – Преображение Господне.

Я рассказывала тебе и чувствовала, что всё это, казавшееся важным, значительным, сейчас воспринимается проще – как пройденный путь и прожитый день. Потому что весь мир был сосредоточен в тебе, в твоих ладонях. Я, как пчела абхазянка, везде летала, вольная, чтобы принести нектар и сладость жизни тебе, тебе одному.

Так закончился этот август.

Месяц, когда мы частично обустроили рай на земле и стали жить дальше.

«Ей доступны смелые и умные манипуляции словом и смыслом, которые делают любое её произведение незабываемым» (Наталья Алексютина).

«Это, прежде всего, художник очень резких и смелых контрастов» (Александр Андрюшкин).

«Лидия Сычёва видит красоту, служит красоте, говорит о ней и восхищается ею» (Илона Балаян).

«Лидия Сычёва – нетихий лирик» (Виктор Боченков).

«Она хорошо делает пейзаж» (Мария Бушуева).

«Точность и образность. Лиричность и чётко, а то и жёстко поставленные вопросы» (Екатерина Глушик).

«Она не просто понятна, она кровно близка России» (Василий Дворцов).

«Восторгаюсь Вашими пейзажами, перечитываю их снова и снова. Метафоры, сравнения, эпитеты – удивительны» (Маргарита Зайцева).

«Лидия Сычёва – человек с ясным умом, несгибаемым благородным характером и редкой по нынешним временам высокой культурой русского языка» (Сергей Кара-Мурза).

«Спасибо за уважение к читателю, за угаданное настроение, за высказанную боль, за воплощенное в слове счастье!» (Екатерина Костина).

«Природа и вера у Сычёвой, под стать Клюеву, слиты» (Руслана Ляшева).

«Проза Лидии Сычёвой обладает притягательной силой, её особенность – в языке, в речи персонажей, в авторской оценке» (Виктор Никитин).