Хелен Расселл - Привет, викинги! [Неожиданное путешествие в мир, где отсутствует Wi-Fi, гель для душа и жизнь по расписанию] [litres]

– Я много лет не рассказывала тебе про свою жизнь, потому что мне казалось, что тебе не интересно!

Она смывает воду и продолжает, повышая голос над потоком воды:

– Я не рассказываю, потому что ты не спрашиваешь. Никогда не хочешь ничего узнать!

– Извини. Мне правда очень жаль. – Подумав, я добавляю: – Я была дерьмовой сестрой.

Наступает долгая пауза.

– Если ты ждешь, что я не соглашусь с тобой, то этого не будет…

– Да, довольно честно, – киваю я, но до сих пор ощущаю потребность объясниться. – Я не хотела игнорировать тебя. Просто… ты часто спорила с мамой, сердилась на нее. А когда она умерла, я так сильно горевала…

– Ты этого не показывала.

– Не показывала. Я была идиоткой.

– Ты сохраняла контроль, – подсказывает Мелисса, пародируя фразу, которую я использовала в качестве своей защиты последние двадцать лет.

– Я была идиоткой.

– Мне тоже ее не хватало, знаешь, – говорит Мелисса, вытирая только что помытые руки о свои до сих пор влажные штаны. – Я же тоже потеряла свою маму, несмотря на то что она бывала, ну… – она обрывает себя. – И я ненавидела, что папа так убивается. Но тогда казалось, что ты бросила нас. Как будто тебя ничего не держало – как будто я была недостаточно хороша. – Потом она тихо добавляет: – Как это всегда давала мне понять мама.

– Правда? – изумляюсь я.

– Всегда! К тебе она относилась по-другому. Хотела она того осознанно или нет. Я любила ее, но она не всегда была… добра ко мне.

Меня словно укололи. Потому что моя идеализированная Святая Мать всегда была честной и справедливой. Я привыкла защищать ее – от Мелиссы, от отца, однажды даже от Грега.

Больше он никогда не повторял эту ошибку…

Но что, если я заблуждалась и в ее отношении? Или, по крайней мере, была в чем-то не права? Скандинавия уже научила меня тому, что бывают оттенки серого.

Возможно, она действительно в чем-то перегибала палку… Предположим, она не была «исключительно хорошей»? Ведь она была всего лишь человеком… Как все мы.

Я вспоминаю, как совсем маленькой сидела на коленях матери, завернутая в полотенце после купания. Она пела песни, которые сочиняла специально для меня, и я ощущала себя полностью погруженной в любовь. Но в этой сцене нет Мелиссы. «А она-то была там?» – спрашиваю себя я. А потом и ее саму.

– Нет, не припомню, чтобы со мной было что-то похожее, – фыркает Мелисса. – Может, к тому времени она устала возиться с детьми. Вымоталась. Или не так уж любила меня.

– Это типа как «мне доставалось самое лучшее» от мамы?

– Может, дело тут в том, что ты была первой.

Я задумываюсь. Неужели я проявляю к Шарлотте больше внимания, чем к Томасу? Я прокручиваю мысленные видеозаписи своего ухаживания за детьми. Бесконечных смен памперсов. Отучения от груди (еще та задача!).

Или как я вынимаю Шарлотту и Томаса из ванной, когда они были маленькими, сражаюсь с ними, пытаясь вытереть и одеть, пока они вырываются, орут и сводят меня с ума. «Борьба с крокодилами» – так Грег описал мою технику после ванной. Мне кажется, что я не так уж и добродушно пестовала их обоих.

Свою мать я вспоминаю как светлый образец материнства, но теперь сомневаюсь, что мои дети будут вспоминать меня так же. Они, вероятно, будут помнить меня вечно сердитой, занятой и немного бесполезной…

Я никогда не делала ракеты из втулок от туалетной бумаги и не украшала баночки йогурта, чтобы выложить их фотографии на Pinterest. И не сочиняла колыбельные. И не пыталась заинтересовать их чертовой скрипкой. «Промахи эпического масштаба», – беспокоюсь я.

Я пытаюсь поведать все это Мелиссе.

– Наверное, я в равной степени плохо веду себя по отношению к своим детям.

Она не оспаривает мое высказывание, но вместо этого говорит:

– Ну у тебя есть время все это изменить.

– Да, есть. С твоей помощью?

– Ты имеешь в виду, если я постараюсь не умереть?

Она смотрит на меня так искренне, словно заглядывает прямо в душу. Потом фыркает и тычет мне кулаком в руку.

– Шучу!

Мне больно, но я знаю, что в мире Мелиссы это означает примирение.

– Если я что-то могу сделать или если тебе захочется поговорить с кем-нибудь о диагнозе, лечении или о чем-то еще, я всегда буду рядом, – говорю я ей. – Я серьезно.

Я напрягаюсь, ожидая очередного взрыва. Но он не наступает. Вместо этого она говорит: «Спасибо».

– Правда, я не хочу, чтобы люди слишком возились со мной или делали что-то, склонив голову набок, будто я обкакавшийся младенец, которому нужно помыть попку, – добавляет Мелисса.

– Да, точно. Конечно, ты не младенец, – я держу голову неестественно прямо. – Но я могу приехать, помочь с делами или по дому, как скажешь.

– Ну тогда ладно, – соглашается она с блеском в глазу и добавляет: – Ты могла бы присмотреть за домашними кроликами. И выгулять собак.

Я проглатываю комок в горле.

– Хорошо. Шарлотте и Томасу понравится ухаживать за кроликами, – я надеюсь, что так и есть. – А я могу поискать в Google «как лучше всего выгуливать собак».

– Дело тут не в «лучше всего», – она с веселым интересом смотрит на меня. – Главное тут – чтобы они размялись и навалили кучу не дома.

– Поняла, – киваю я.

– И еще не забыть надеть яркую куртку и взять поясную сумку с собачьими печеньями, – добавляет Мелисса тоном опытного собаковладельца.

– Хорошо, – соглашаюсь я, примиряясь со своей участью.

– Насчет последнего пошутила – нужно только носить какое-нибудь угощение и можно накинуть плащ.

– О! Ну конечно! – я выдыхаю с облечением, а Мелисса уже не сдерживает смех.

– Ха! Видела бы ты свое лицо! Подколола на этот раз! Ого, ты и вправду раскаиваешься.

Я смотрю на нее влажными глазами, пытаясь улыбаться.

– И ты плачешь! – констатирует она.

– Я не плачу, это ты плачешь, – говорю я, усмехаясь. – И теперь я никуда не денусь, так что придется тебе постоянно терпеть меня. – Подумав, я добавляю: – Только не оставляй меня с этой дурацкой Марго, пока вы с Тришей общаетесь с парнями и зависаете в барах.

– Ладно-ладно, – соглашается Мелисса. – Но ты знаешь, единственная причина, по которой тебе не нравится Марго, – это потому что вы обе во многом похожи.

Она говорит это как нечто само собой разумеющееся – не подлежащее сомнению и очевидное для всех, кроме меня.

– Что? – фыркаю я. – Не похожи!

– Нет, похожи, – настаивает Мелисса.

– Не похожи!

– Похожи! – повторяет она. – Марго неплохой человек; просто она более яркая, умная, молодая версия тебя – конечно, ты ненавидишь ее!

– Я не ненавижу ее! – возражаю я, затем добавляю «так уж» и «теперь». – В любом случае я не как Марго!

Неужели похожа? Неужели она представляет собой все то, кем я когда-то надеялась стать?