Карел Конрад - Отбой!

Природу не удовлетворяли микроскопические, пусть самые сложные, организмы, ибо в столь малом теле, какое возможно при одноклеточности, не осуществимо беспредельное совершенствование. Организм должен был увеличиться, но, как мы показали выше, одна клетка увеличиться уже не могла. Пришлось построить большой организм из маленьких кирпичиков, что сильно отразилось на структуре клетки. Форма организма должна была соответствовать его функции, и эта форма не могла быть лабильной. Полужидкая протоплазма плохо подходила в качестве строительного материала, организмы стали создавать новый, более прочный материал, который возможен только на высокой ступени развития клетки. Это органические, междуклеточные (так называемые основные) вещества, которые отличаются большей или меньшей жизнеспособностью. У растений, в условиях многоклеточности, развилась клетчатка, которая, по-видимому, образовалась еще у одноклеточной флоры, где она имела не только конструктивное назначение, но и физиологическую функцию для самой клетки.

Пожалуй, не хватит мне этого блокнота! Довольно фантазировать!

Stellung [133] Позиция (нем.) . , 28.II.1918.

26-го числа у нас в лазарете было событие: хирургическая операция. Дабы оно сохранилось для потомства, я попытаюсь описать его своим слабым пером. Некоторые, кажется, полагают, что я выражаюсь чрезмерно натуралистически и напрямик. Ничего подобного, мои слова еще слишком бледны.

Итак, 26-го утром какой-то рядовой получил рану в голову — пулю или осколок снаряда. Осколок этот засел внутри.

Я отправился в окоп оказать раненому первую помощь, сделал ему инъекцию и велел придержать парня, пока не уснет, чтобы не хватался руками за рану. Парня вырвало, потом он крепко уснул. Вскоре патрон звонит мне по телефону, велит прокипятить инструменты. Он, мол, придет после полудня и сделает операцию. Я вычистил наждаком ржавые инструменты — тупой нож, ножницы, щипцы, корнцанги и пинцет — и положил их кипятиться в таз, в котором обычно моются наши санитары.

Пришел патрон, снял с больного повязку и лихо запустил пинцет в дыру. Искал, искал, ничего не нашел. Кровотечения почти не было, но он почему-то велел тампонировать рану. Я отрезал кусок грязной марли, выглядевшей так, точно она долгое время служила полотенцем общего пользования.

— А вы ее кипятили? — спрашивает патрон.

— Куда там! — говорю я. — В этом грязном тазу, что ли?

Что поделаешь, патрон основательно намочил марлю йодом и вогнал несчастному этот жгучий тампон. Не забудьте, что рана была в голове.

По мнению патрона, рана ерундовская. Порешив так, он отправился играть в карты. Мое мнение было несколько иное, но я ничем не мог помочь парню. Я тоже пошел «домой» в свою новую землянку, где поселился с одним прапорщиком. Не успел я еще взяться за чтение — из лазарета прибежали с известием, что бедняга помер. Я отправился «констатировать смерть», сделав это скорее по какой-то служебной инерции, чем из чувства долга или любопытства.

Только я успел отойти от своей землянки, она вспыхнула и сгорела, как свеча, со всеми моими пожитками, Наверное, загорелась от печурки. Я остался гол как сокол, являя собой идеал бенедиктинца [134] Нищенствующий монашеский орден VIII—IX веков. .

Позиция, 4.III.1918.

Как только человек не убивает время! Я часто захожу в землянки к офицерам. Ошалевшие от скуки и изнервничавшиеся оболтусы рады поговорить со мной. Охотнее всего я навещаю прапорщика Н. У него на стене в землянке висит фотография возлюбленной. Это идеал красоты, замечательное лицо, Венера может позавидовать.

Я принес ему букетик прелестных первоцветов в красивой шрапнельной гильзе, чтобы поставить их под фотографией. (На этот счет у меня общепризнанный тонкий вкус.) Но он не выразил особого восторга.

Кстати, сейчас я уже не дам такого уничтожающего отзыва о здешней природе, как тогда, когда все было покрыто снегом. Здесь немало красивого, но люди этого как-то не замечают, пока их не ткнешь носом. Меня занимают, например, маленькие раковины различных моллюсков, которые я отыскиваю во мху. За этим занятием удается совсем забыть о фронте.

Впрочем, у меня есть объект симпатии и на фронте. Это итальянская батарея в поселке Бедини. Она уже пять месяцев стоит в долине, даже не замаскированная, и периодически кроет нас шрапнелью. Не знаю почему, я чувствую к ней симпатию. Как только грянет оттуда залп, я спешу выйти на воздух и слушаю, как снаряд гудит над нами и шлепается где-то позади.

Не знаю, чем эта батарея так импонирует мне, но я всегда вылезаю поглядеть, когда она открывает огонь. А одно из наших орудий, которое противно гавкает по утрам, я прямо-таки терпеть не могу. Знакомые говорят, что я извращенный тип, заявляют, что донесут на меня за самокалеченье. Да, я антимилитарист, но вовсе не извращенец и не собираюсь себя калечить. И что поделаешь, мне нравится итальянская батарея.

Несколько дней тому назад одна из наших тяжелых батарей обстреляла Бедини и имела три попадания. «Meine Liebchen Bedini wurde verletzt» [135] Моя любимая Бедини повреждена (нем.) . , — меланхолически сообщал я знакомым. Все были рады, — Бедини молчала трое суток. Так и есть, разбили ее! Но к вечеру третьего дня оттуда опять бухнул тяжелый залп.

— Der Hund schießt wieder [136] Собака, снова стреляет! (нем.) , — проворчал мой сосед по землянке.

А я:

— Meine Liebling Bedini wieder gesund [137] Моя любимица Бедини опять здорова (нем.) . .

И выбежал поглядеть на нее.

Как странно мы здесь живем!

Завтра ночью у нас назначена вылазка против итальянцев, будем атаковать их заграждения. Я тоже должен участвовать. Наверно, придется познакомиться покороче с моей любимицей Бедини.

Все это волнует меня не больше, чем если бы мне предстояло идти на вечеринку.

Какое свинство — уже два дня у нас нечего пить!

Позиция, 6.III.1918.

Хотя этот блокнот не дневник, но придется описать, как я шел вчера в бой.

Меня обидела чванливость патрона. Мог бы написать лично мне записку, а не так: «Lieber Herzog, ich bin krank, sage dem Purkyně, er soll sofort mit 16 Komp…» [138] «Милый Герцог, я нездоров, передайте Пуркине, что он должен немедленно отправиться вместе с 16-й ротой» (нем.) . итак далее.

На это «sofort» [139] немедленно (нем.) . я начхал и никуда не торопился. Надо хорошенько наесться и напиться, все равно вылазка начнется не раньше полуночи, когда будет совсем темно. На всякий случай я назначил наследников своего «движимого имущества», потом облачился в грязный, рваный «Schneemantel» [140] маскировочный халат (нем.) . , — так как весь день шел снег, — запихал в сумку хлеб, перевязочные материалы, взял флягу с ромом и длинную палку, позвал двух санитаров с носилками и в очень благодушном и бездумном настроении потащился в Ротц, где был назначен сбор. Наш второй «дохтур» был уже там. Я удивился этому — такой лодырь и вдруг пожалуйте. Впрочем, он, конечно, останется где-нибудь в арьергарде. Мне велено держаться середины роты, поближе к командиру (прекрасная компания!) и зря не соваться вперед.