Диана Машкова - Наши дети. Азбука семьи

Даня продолжал отчитываться мне о каждом своем успехе — хотел понравиться. Но меня это больше расстраивало, если честно, чем радовало. Было досадно, что подросток пока еще опасается быть собой и пытается выглядеть лучше. «В бокале гранатовый сок», — оправдывался он, когда я наткнулась в его ленте на обязательную фотографию всех подростковых лент. «Я не курю», — писал он, когда я задала вопрос о фото с сигаретой. «Это мы просто дурачились», — комментировал Даня откровенно сексуальный снимок из ночного клуба. Как будто я была существом с другой планеты и не понимала, что в семнадцать лет практически у каждого человека уже есть собственная история.

Но гораздо больше, чем оправдания, настораживало постоянное приподнято-восторженное настроение Дани. Маска, которой в свое время прикрывала истинные чувства Даша Большая.

Даня прятал то, от чего бежал. То, чего я пока еще не видела собственными глазами.

Со своей стороны старалась дать ребенку пример абсолютной открытости. Объясняла, что наша семья — не сахар и не волшебная сказка. «Мы достаточно скучные. Я в основном за компьютером, пишу книги и работаю в фонде, со стороны выглядит как смертная скука». И еще добавляла: «характер у меня сложный, я достаточно тревожная, хотя стараюсь с этим справляться. Но в принципе простых творческих людей я лично не знаю».

В тот момент Даня был готов ко всему. Соглашался на меня и на нашу семейку со всеми нашими недостатками, не глядя: «Господи, мне так хочется покинуть ДД! Я просто устаю от этого места, как будто сидишь взаперти. Только я очень волнуюсь, понравлюсь ли я Денису?» Я отвечала ему: «Будем надеяться, что все идет к тому, чтобы ты уехал из детского дома. Что касается Дениса, просто старайся при встрече не тянуть все внимание на себя. Нужно, чтобы у каждого человека была возможность высказаться, рассказать о себе».

И вот день знакомства с Денисом настал: мы встретились в Москве буквально на следующий день после прилета, пригласили Даню в кафе.

На этой встрече история повторилась как под копирку — Даня говорил, говорил и говорил, никому не позволяя вставить ни единого слова. Стоило кому-то из нас начать фразу, как он был тут как тут: «Я знаю! Это такое…», «А у меня тоже…», «Я вот в детстве…». Денис держался молодцом: опыт и зрелость. А я нервничала, хотя и не подавала виду.

— Даня, а где у тебя кнопка? — спросила я наконец, измучившись оттого, что Денису и слова не удается вставить в «беседу».

— Нету кнопки! — радостно сообщил ребенок и засмеялся.

Я тоже улыбнулась.

И тут меня вдруг волшебным образом отпустило. Надо же — не пришлось ничего объяснять, он уловил суть с полуслова, да еще и понял, что это шутка — не обиделся, не расстроился. Круто! Что-то переключилось у меня в тот день в голове — с этой минуты Даня начал мне нравиться, даже очень.

Он продолжал говорить, но это больше не напрягало так сильно. Рассказывал про колледж, про учебу, про первые опыты с цветами. Я уже знала, что учится он в колледже на флориста. А потом вдруг, не закрывая рта и продолжая болтать, полез в свой рюкзак и при всем честном народе, прямо в кафе, достал оттуда огромный… секатор.

Я увидела, как расширяются глаза Дениса. Почувствовала, как у самой отвисает челюсть. Заметила, что и Даня в изумлении смотрит на орудие своего труда — видимо, не ожидал, что выудит именно это. А потом мы все втроем начали смеяться. Соседи по столикам косились на двух взрослых сумасшедших и одного молодого — с гигантским секатором в руке. Но нам было все равно, пусть смотрят. Напряжение, наконец, растаяло.

Я поняла, что Даня — наш мальчик! Без тормозов и с юмором: все, как мы любим.

Через два дня Даня ехал со мной к нам в семью. Навсегда.

Чувство юмора — один из лучших инструментов в арсенале семьи. Если родители и дети обладают самоиронией, это высший пилотаж. Практически в любой сложной ситуации способность посмеяться над собой спасает и помогает разрядить обстановку.

В детский дом я приехала вечером в пятницу. Пока оформляли документы, любопытные воспитанники постоянно забегали в кабинет социального отдела.

— А это за кем приехали? — интересовался каждый вошедший.

— За Даней, — отвечали сотрудники.

— Ниче си! — Удивленно вытаращив глаза, мальчики убегали делиться новостью со своими приятелями.

Семнадцатилетний Даня в их представлении не был самым подходящим кандидатом на усыновление. В учреждении сто детей. Можно было и «моложе» кого-нибудь выбрать. И не такого странного.

Любопытные все сновали и сновали — возня с бумагами была делом долгим.

К слову, кандидатам в приемные родители — на этот раз я специально подсчитала — приходится в среднем собрать, написать и заполнить порядка пяти десятков бумажных (не электронных) документов, чтобы получить заключение и потом принять ребенка в семью. Довольно глупые формальности по-прежнему — как и десять лет назад — стоят во главе угла. Обмен пачек документов на ребенка все еще правда. К тому же достаточно унизительная. Например, все анкеты для кандидатов в приемные родители до сих пор содержат такие критерии «подбора ребенка», как цвет волос и цвет глаз. Если бы о такой строке узнали наши коллеги сферы защиты детства из зарубежных стран, их бы хватил удар.

Сама процедура «подбора ребенка», которая практикуется в стране до сих пор, давно устарела — в цивилизованном мире никогда не подбирают ребенка для семьи. Там ищут семью с компетенциями, которые будут максимально соответствовать потребностям ребенка. Такой же подход сегодня практикуют и некоторые благотворительные фонды в нашей стране, которые занимаются содействием семейному устройству. Но государственная махина работает по старинке: «хотите ребенка — выбирайте по цвету глаз». У меня нет идеи, что родители должны действовать вслепую — обеим сторонам важно увидеть фотографии, узнать об интересах, характерах и особенностях друг друга. Но в нашей «культуре усыновления» — пока односторонний процесс. Ребенка, как правило, не готовят к семье, он не получает подробной информации о будущих родителях. Хотя, повторюсь в который раз, восемьдесят процентов детей — это подростки.

Ну и вишенка на торте. Ребенка из детского дома в семью передают на основании документа, который называется «акт передачи ребенка». Он подписывается двумя сторонами — новыми родителями и представителем учреждения. В акте, помимо прочего, есть такая строка: «вместе с несовершеннолетним переданы следующие документы, ценности, вещи…». Подавляющее число людей, с которыми мне довелось обсуждать этот вопрос, не видят в этой юридической форме ничего плохого. Документ и документ. Но дети не вещи! Я искренне не понимаю, людям не стыдно относиться к детям как к предметам. А если бы им родных детей из больниц, например, или летних лагерей предложили принять по акту? Всех бы это устроило? Но сироты «не свои».