Клара Паркс - Заклинательница пряжи [Как я связала свою судьбу] [litres]

Не успели на моем аттестате о среднем образовании высохнуть чернила, как я уже снова была во Франции, теперь уже на все лето, и потягивала grand-crème [73] Кофе со сливками в кафе «Флер» в Париже в ожидании поезда в Валенсию, где меня должна была встретить Марианна и отвезти в свой летний дом. Но все тут теперь оказалось по-другому. Софи стала еще более угрюма, Марианне явно нужна была помощь, а Жака там не было. Сначала мне сказали, что он очень занят на работе, но позже Марианна призналась мне, что у них не все ладно. Мои языковые навыки улучшились настолько, что ей больше не нужно было общаться со мной, как с восьмилеткой, и ее слова поставили меня в довольно затруднительное положение.

С чувством облегчения я села в поезд обратно в Париж, где и провела остаток лета. А затем, уже в колледже, Франция вновь меня заманила. Я провела третий курс в Париже, учась в Сорбонне. Но теперь не перьевые ручки и забавные выключатели привели меня обратно. Во Франции я открыла своего рода параллельную вселенную, и она нравилась мне намного больше, чем та, что осталась дома. Говорят, что люди приобретают основные черты той культуры, на языке которой говорят, – практически другую личность с каждым языком. Со мной так и случилось, и моя другая Клара стала колдовским противоядием от всех бед. Словно я надевала согревающий душу плащ-невидимку.

Со временем стала проявляться проблема: чем свободнее я осваивалась во французской культуре, тем чаще во мне узнавали американку. И если культурное полотно Франции было связано из той самой супертонкой нежно-голубой шерсти, из которой вязала Милен, то я – сколько бы ни старалась – оставалась неуклюжим растрепанным мохером. И если мне удавалось пригладить свою непокорную взъерошенность, вывернуться наизнанку, заправить все ниточки, то издалека я почти могла сойти – как многие меня и принимали – за швейцарку или датчанку, культурный эквивалент мохера, похожего на блестящую шерсть Wensleydale [74] Венслидейл – название пряжи по английской породе овец с длинной, кудрявой и блестящей шерстью , – но как только открывала рот, проявлялось мое истинное происхождение. Не из-за того, как я говорила, а скорее из-за того, как я изначально мыслила, видела мир, рефлексировала и реагировала. Можно сколько угодно менять скрутку и сложение нитей, но клеточную структуру (волокон) изменить невозможно. Я закончила колледж и снова вернулась, на этот раз по стипендиальной программе французского правительства. Теперь я была assistante [75] Ассистентка (фр.). , своего рода репетитор-тире-нянька для старшеклассников, изучающих английский.

Меня поселили в городе Нант на северо-западе страны, в месте рождения Жюля Верна и центре французской работорговли. В предыдущих поездках мне удавалось спокойно ассимилироваться в культуру страны, но в этот раз мой raison d’être [76] «Смысл существования» (фр.). – оставаться чужестранкой, буквально «чужим человеком». Моим мечтам спрятаться под плащом французской культуры не суждено было сбыться. Меня наняли, чтобы я была другой – была l’Américaine [77] Американка (фр.). .

Два дня подряд нас натаскивали, как учить английскому. Мой любимый урок – тот, где нам показывали, как обращаться с видеомагнитофоном. Учитель говорил с нами очень медленно и строго, демонстрируя кнопку с надписью PLAY и объясняя, как она работает.

Начались занятия. Я оказалась паршивым учителем. Я видела одних и тех же учеников только два раза в месяц, что практически сводило на нет непрерывность обучения. Когда «Как прошли выходные?» не срабатывало, я прибегала к играм, заставляя учеников заполнять текстом облачка диалогов в комиксе про Кальвина и Хоббса [78] «Кальвин и Хоббс» – ежедневный комикс, который придумывал и рисовал американский художник Билл Уоттерсон. или переводить текст песни «Hotel California». Наконец я сдалась и стала показывать всем подряд древнюю запись фильма «Манхэттен», которую откопала в медиабиблиотеке.

Остальные учителя были довольно дружелюбны, но никогда не позволяли забыть о том, что я чужая. Однажды утром я приехала на работу в своем французском наряде – коротенькой юбке и колготках, грубых кожаных ботинках, тонком шерстяном пальто и шерстяном шарфе, обмотанном несколько раз вокруг шеи, как я подглядела у своих учеников в переполненных коридорах (мне не раз прилетало такими шарфами в лицо, когда они накручивали их на шею). Я уверенно процокала в учительскую, где, к слову, до сих пор стояла печатная машинка, и тут же ко мне подошла одна из учительниц английского. «О! Кла'аа! – проворковала она. – Вы поранили шею?»

А школьный консьерж, большой фанат вестернов, прознав, что я выросла в Аризоне, каждый раз, когда я приходила или уходила, разыгрывал сцену с воображаемой перестрелкой.

«Эээй, Кла'аа! – резко окрикивал он меня через окошко крошечной комнатки у парадного входа. – Паф-паф-паф! – он разряжал обойму своих воображаемых пистолетов и засовывал их обратно в воображаемую кобуру. – Я есть как каубой, да-а-а?»

Когда этот год закончился, я уже больше не верила, что мне удастся сбежать и стать своей во Франции. Как бы ни была очаровательна Французская Клара, мой плащ-невидимка совсем износился. И никуда не деться от факта, что мозг Французской Клары и мозг Американской Клары – это одно и то же. Я знала, что, даже если останусь во Франции до тех пор, пока мне не стукнет девяносто, я все равно для всех останусь l’Américaine – а это было совсем не то, о чем мне мечталось. А еще я поняла, что пушистый мохер на самом деле довольно симпатичен, особенно если позволить ему раскрыться полностью.

За неделю до отъезда из Франции я пошла в букинистический, чтобы продать несколько книг. Пока продавец осматривал мою коллекцию, я бесцельно изучала полки. Вдруг в проходе между ними раздался знакомый голос. «Mais non, ce n’est pas possible [79] «Надо же! Не может быть!» (фр.). , – произнес он. – C’est la petite Américaine» [80] «Да это же маленькая американка!» (фр.). . – «Кла'аа?»

Я подняла глаза и увидела Жака – моего дымящего сигаретного Жака из того первого лета. Он только что переехал в Нант на должность преподавателя в университете. Мы тут же стали наверстывать упущенное. Софи жила на юге со своим парнем. У них был ребенок. С Марианной он давно расстался. У него была новая женщина. Мне она понравится, сказал он. Я должна приехать и поужинать с ними до своего отъезда. Но телефона у них еще не было, поэтому я дала ему свой номер, и на этом мы расстались. Съездив в Рим в гости к своей семье, я вернулась в Нант и обнаружила, что мои соседки по комнате – все они тоже уезжали – отключили телефон. Я уехала из Франции в последний раз, так больше и не встретившись с Жаком. С тех пор прошло уже двадцать лет, и я давно прекратила попытки затеряться в чужом полотне. Мне нравится думать, что моя жизнь теперь гораздо лучше подходит моей долевой нити. Теперь я наслаждаюсь ажурным вязанием, оно подчеркивает достоинства мохера, а не сминает его нити. Но все еще хочу вернуться во Францию. Всегда, когда поджимают сроки, я открываю по меньшей мере три разных окошка в браузере, в каждом из них очаровательный загородный дом или квартира, которые можно арендовать где-нибудь во Франции. И чем ближе сроки, тем больше дом и долго-срочнее аренда.