Денис Драгунский - Третье лицо

Я постеснялась сказать, что жду подругу, и он сел в буфете за мой столик.

Потом он позвал меня в кино, а я постеснялась сказать, что уже видела этот фильм.

Потом он пришел ко мне в гости, когда никого дома не было, а когда стало поздно, попросился остаться ночевать, и я постеснялась сказать, что зря он это все.

Потом он спросил, хорошо ли мне было, и я постеснялась сказать, что очень так себе, на троечку.

Потом он принес мне цветы и сделал предложение; мне он совсем не нравился — и в сексе, и в жизни, — но я постеснялась ему это сказать.

Он очень хотел, чтоб мы жили с его мамой, и я как-то постеснялась возразить.

У меня были опасные дни, но я постеснялась сказать ему, чтоб он хоть в этот раз предохранялся.

Он сказал, что у нас должно быть трое детей, а я постеснялась объяснить, что всегда хотела быть инженером по летательным аппаратам.

Он сказал, что я должна бросить работу и сидеть дома с детьми, а я постеснялась возразить, потому что он бы сказал: «А почему ты раньше не сказала? Кто тебе рот затыкал?»

Поэтому я мелко-мелко, прямо до пудренного состояния, натолкла лампового стекла, смешала его с крысиным ядом на плавленом сыре и намазала ему на хлеб, а потом постеснялась вызвать скорую помощь…

арифметика повседневной жизни

Дима Стремокоцкий, допив чай и отерев губы салфеткой, встал из-за стола, прошествовал мимо своей жены Алисы, потрепал ее по затылку, нагнулся, нежно поцеловал в макушку, поблагодарил за прекрасный ужин и вышел из кухни.

— На здоровье! — сказала Алиса ему вслед.

Она встала, прошлась по кухне, взяла с полки толстую замусоленную тетрадку. В такие тетрадки хорошие хозяйки обычно записывают кулинарные рецепты. Пролистала ее. Хмыкнула. Сунула под мышку и пошла следом за мужем. Нашла его в комнате, которая в большинстве обычных интеллигентных семей называется «большой». Люди побогаче и позатейливей такую комнату называют «гостиная», всякие оголтелые западники — «living room», а люди попроще, из провинции, — «зала». Но Стремокоцкие были самой обычной семьей, москвичи с высшим образованием, и ничего особенного. Поэтому в их двухкомнатной квартире была спальня и большая комната. Женаты они были уже шесть лет с небольшим — весной отметили «чугунную свадьбу», а сейчас был конец августа. Диме было тридцать четыре, Алисе — тридцать ровно. Детей у них пока еще не было.

Дима сидел в кресле и размышлял — то ли включить телевизор, то ли заглянуть в планшет, то ли взять да и почитать книгу.

Алиса вошла и сказала:

— Пять тысяч.

— А? — спросил Дима, потому что не понял.

— Пять тысяч, — повторила Алиса, слегка нахмурившись.

Он слегка пожал плечами, встал, вышел в спальню и оттуда крикнул:

— Тебе какими?

Алиса пошла за ним.

Дима стоял у раскрытого шкафа, куда он уже повесил свой рабочий костюм, и держал в руках бумажник:

— Тебе пятеркой или по тысяче? — И добавил: — Видишь, я даже не спрашиваю, зачем тебе пять тысяч. Во какой я хороший муж! — И потянулся целоваться.

Алиса отшагнула к двери и сказала:

— Спрячь деньги, пригодятся. Я не про то. Пять тысяч, помнишь?

— Нет, — сказал он. — Ты про что? Может, объяснишь?

— Сегодня ты встал из-за стола, отодвинув от себя тарелку и чашку, не сполоснув или хотя бы не поставив в раковину или машинку. В пять тысяч первый раз. Может, даже с хвостиком. Всё. Вали.

— В смысле?

— В смысле fuck off and get out of my life ! — Алиса ходила на курсы английского и знала разные слова и выражения. — Уговор дороже денег.

— Какой уговор? — Дима слегка ошалел.

Это было в марте, дней через пять после свадьбы.

Дима — вот в этой самой кухне — встал из-за стола, отодвинув тарелку, и Алиса сказала: «Ну что за манеры! Хорошие мальчики моют за собой посуду! Или хотя бы ставят грязную тарелку в раковину!» Но Дима пробурчал, что хорошие девочки не делают замечания таким злым голосом. Алиса, однако, настаивала на своем. Оба — на своем. Она — на равноправии, а он — на распределении ролей в семье. Они чуть не поссорились. Но потом Алиса сказала: «Ладно. Один раз не считается». — «А два? А десять? А сто раз не вымыть тарелку?» — прицепился Дима. «И сто, и двести не считается», — сказала Алиса. «А сколько считается?» — спрашивал он, обнимая ее. «А сколько тебе надо раз не вымыть посуду, чтобы почувствовать себя настоящим мужчиной?» — «Тысячу!» — сказал он. «Чепуха! — засмеялась она. — Даю тебе пять тысяч! Но потом — всё!» — «Ого! — обрадовался он. — Вот это да! Согласен!» — и они повалились на диван. Все-таки первая неделя медового месяца! Хотя, конечно, до свадьбы у них все было, но тем не менее…

— Вот, — говорила Алиса, заглядывая в тетрадку. — Каждый год мы на две недели ездим в отпуск. Пятнадцать дней долой. Остается триста пятьдесят. Из них пятьдесят уик-эндов — сто дней, когда мы вместе едим три раза в день, всего триста раз. Остается двести пятьдесят дней, когда только завтрак и ужин, итого пятьсот. Пятьсот плюс триста будет восемьсот. То есть восемьсот раз в году ты вставал из-за стола, отодвинув посуду. Всего тебе было дано…

— Мне? Было? Дано? — возмутился Дима. — А кто ты такая?

— Мы так договорились, — возразила она. — Ты согласился. Шесть лет и три месяца, вот и выходит пять тысяч раз. С хвостиком, я же говорю. Сегодня в пять тысяч первый раз ты не сполоснул тарелку и даже не отнес ее в раковину. Не говоря уже загрузить в машинку. Можешь пересчитать! — И она кинула ему тетрадку. — Я думала, ты все-таки придешь в норму. Но ты оказался неисправим.

— Бред какой-то… — сказал Дима.

— Не бред, а обещание, — возразила она. — Я, например, обещала хранить тебе верность. И я тебе не изменяла.

— Да пожалуйста! — воскликнул он.

— Конечно, я бы могла изменить тебе, как бы в отместку, — задумчиво сказала она. — Но мне это почему- то неинтересно. И смешно — изменить в отместку за невымытую тарелку. Нет! Так что собирай вещички. Ну, или я уйду, если хочешь, — сказала она, вышагнув на секунду в коридор и вернувшись с большой дорожной сумкой. — Но я с собой возьму всё. Всё-всё. Посуду, мебель, одежду. Свою, разумеется! Вилки и ножи, книги и телевизор, картинки со стен и даже сами стены. Ты меня понял, надеюсь? Так что лучше сам.

— Сука! — вдруг заорал Дима, вытащил со дна шкафа большой охотничий нож и метнул в Алису, целясь ей в лицо, в глаз. Она успела увернуться буквально на сантиметр.

Нож воткнулся в дверную притолоку, вбив в нее пышную прядь Алисиных волос. Алиса дернулась и зашипела от боли: она оказалась за волосы пришпилена к двери ножом.

Дима зачем-то снял рубашку и бросил ее в сторону. Он был хорошо мускулист. Поиграв плечами, приблизился к ней, плюнул ей в лицо и сказал, расстегивая домашние брюки: