Эбби Гривз - Игра в молчанку [litres]

– Спасибо, доктор… Спасибо вам за все, что вы делаете. Я не сомневаюсь, что Мэгги тоже будет очень вам признательна, когда…

Доктор Сингх покачал головой.

– Я понимаю, чтобы разобраться в том, что́ я вам только что сообщил, требуется время, так что… В общем, если у вас возникнут какие-то вопросы – вы знаете, где меня найти.

Слышит ли меня Мэгги? Сколько времени должно пройти, чтобы вы признали ее безнадежной? Что мне делать, если я ее потеряю? И что делать, если не потеряю?..

– Вы сказали, что оставите ее в коме еще на двадцать четыре часа. Что произойдет потом?

Он ответил не сразу. Похоже, из всех вопросов я ухитрился задать самый сложный. Ключевой.

– Если за это время не произойдет серьезных изменений к лучшему, нам придется изменить нашу стратегию, которая, конечно, будет опираться на данные о ее состоянии.

Я попросил объяснить, что все это означает, но доктор Сингх так и не сказал ничего конкретного. Мне, однако, было ясно, в чем дело. Он не мог или не хотел давать какие-то обещания, и намекал, что ему пора идти. Мол, его ждут другие дела, другие больные и так далее.

Так и оказалось.

– Ну если у вас нет других вопросов, тогда я пойду.

– Нет, вопросов нет. Вы все хорошо объяснили.

– До встречи, профессор.

Когда дверь за ним с тихим щелчком закрылась, я снова повернулся к Мэгги. Тумбочка рядом с ее изголовьем казалась девственно пустой – на ней не было обычного мусора, который обычно накапливается за долгое пребывание в больнице: ни апельсинов, ни журналов, ни конфетных коробок. Впрочем, было бы, пожалуй, странно, если бы там все это было – я ведь так никому и не сказал о случившемся.

Порывшись в кармане, я вынул мобильник. Я не сомневался, что аккумулятор давно сел – ведь теперь Мэгги каждый вечер не ставила мой телефон на зарядку рядом со своим, однако я ошибся. Индикатор показывал процентов тридцать заряда, и я порадовался, что в свое время не стал устанавливать новомодные приложения, которые сажают батарею на раз.

Вглядываясь в засветившийся экран, я машинально просмотрел список поступивших сообщений. Одно из них было от Эди – она сообщала, что не может дозвониться до Мэгги, и спрашивала, все ли у нее в порядке. Немного подумав, я набрал: «Мэгги в больнице. Позвоню, когда будет лучше», – и поскорее отправил: чтобы не передумать и не дать чувству вины овладеть мною.

Да, после всего, что случилось, мы как бы отгородились от прежних знакомых, стараясь общаться с ними как можно реже. Довольно скоро многие их них полностью исчезли из нашей жизни, и их можно понять. Одна Эди не сдавалась, причем особенно настойчивой она была именно в последние месяцы. В ней каким-то непостижимым образом сочетались неизменная доброжелательность и несгибаемое желание достучаться до нас во что бы то ни стало. И все же мы не могли заставить себя открыться нашему последнему настоящему другу. Интересно, подумал я сейчас, как много Эди знает? О чем догадывается?.. Может ли быть так, что мое шестимесячное молчание оттолкнуло и ее?.. На всякий случай я выключил телефон, чтобы не написать Эди еще одно текстовое сообщение и избежать соблазна укрыться от реальности в мерцании жемчужно-серого экрана.

– Ну, Фрэнк, давай! – сказал я себе вслух. – Не медли.

Да, Мэгги, да. Я должен продолжать, как бы трудно мне ни было. Я расскажу тебе все. В том числе – самое страшное и стыдное, потому что у нас действительно очень мало времени. Итак, на чем мы остановились?.. Ах да… Нет, я никогда не считал, что тебе все равно, будет у нас ребенок или нет. Не настолько я глуп. Просто вызвать тебя на откровенность всегда было нелегко, особенно если дело касалось тебя лично. Да и раз на раз не приходился. В одних случаях, обнаружив наступление месячных, ты относилась к ним так же привычно-равнодушно, как к необходимости оплатить счет за газ или вынести мусор. Но порой ты бывала просто безутешна. Тогда ты по целым дням не выходила из спальни, и мне оставалось только прислушиваться к каждому твоему шагу, к каждому шороху. Негромкое журчание кроватных пружин или скрип половиц заставляли мое сердце радостно биться в надежде, что полоса уныния и отчаяния позади, и ты встаешь и надеваешь халат, чтобы вернуться ко мне, к моим распахнутым тебе навстречу рукам. Когда же вместо этого я слышал шум спускаемой в туалете воды и стук закрывшейся двери, все мое тело пронизывала мучительная боль.

Но месяцы складывались в годы, один год сменялся другим, и постепенно твои приступы отчаяния становились все более редкими. К тому же нам было хорошо вдвоем, и мне казалось, что наша жизнь с каждым днем становится счастливее. Мы были созданы друг для друга, не так ли, Мегс? Пятая, десятая, пятнадцатая годовщины нашей совместной жизни остались позади, и каждый раз это был маленький праздник – с недорогим вином, обменом поздравительными открытками и ужином при свечах (угощение мы заказывали навынос в ближайшем ресторанчике). Мы оба совершенно искренне наслаждались счастливой, безмятежной жизнью, которую мы сумели для себя выстроить. За годы мы притерлись, приспособились друг к другу – так бывает с обувью, которую нужно сначала немного разноси́ть, после чего она становится настолько удобной, что трудно даже помыслить о том, чтобы купить новую пару. Теперь я даже знал, сколько спагетти нам нужно на двоих (ровно столько, сколько входит в кольцо из большого и указательного пальца). Каждый вечер после работы мы не спеша ужинали вместе, и этот процесс доставлял нам огромное удовольствие. По выходным мы с тем же удовольствием пользовались возможностью подольше поваляться в постели, а в отпуск ездили в небольшие путешествия по стране. Словно наяву я вижу, как ты склоняешься над грудой воскресных приложений: спортивные и научные выпуски для меня, мода и домоводство – для тебя. Ты всегда читала быстро, быстрее меня, поэтому, когда модные странички заканчивались и тебе становилось скучно, ты пыталась отвлечь мое внимание, сооружая что-то вроде навеса из газетного разворота, края которого ты засовывала за изголовье кровати. Минуты через две (это абсолютный максимум!), в течение которых ты нежно целовала меня в шею, я совершенно забывал о спортивном или научном разделе, который читал, и поворачивался к тебе. Помнишь, во что превращались газеты после того, как мы заканчивали наши упражнения? А как громко они, должно быть, шуршали в процессе!

День за днем, Мегс, я жил для того, чтобы ты была счастлива, и, признаваясь в этом, я не считаю, будто это умаляет мое мужское достоинство. Я делал для тебя все, что было в моих силах, все, что только приходило мне в голову. Я приносил тебе разные лакомства, которые – я знал – вызовут у тебя улыбку. Чаще всего это было розовое португальское вино «Матеуш», которое ты охлаждала, а потом торжественно открывала на заднем дворе. Когда солнце начинало опускаться за горизонт, я отправлялся в дом, чтобы принести тебе плед, зная, как ты дорожишь каждой минутой, пока солнечные лучи падают тебе на лицо. Словно пародия на прекрасного принца из сказки о Золушке, я надевал тебе на ноги тапочки, а потом смотрел на тебя – на мою ледяную принцессу, которая мерзла при двадцатиградусной жаре, до тех пор, пока мы оба не начинали хохотать, и хохотали почти до темноты. А потом, глядя, как ты уносишь обратно в дом пустые бокалы, я думал о том, что ты – именно ты, Мэгги! – сделала меня счастливейшим из смертных.