Станислав Симонов - Как выжить в современной тюрьме

— Чего надо? — грубо заявил он, представ перед смотрящим.

— Ты за базаром следи.

— Да пошел ты, — злобно бросил аварец и сделал попытку вернуться в кубрик.

— Ты, животное, стой, тебя не отпускали, — успел произнести курд и тут же получил по лицу звонкую плюху.

На секунду у всех присутствующих: стоящих у тормозов, сидевших на пальмах, за столом, высунувшихся на шум из своих кубриков, кто-то даже выглянул из-за шторок туалета, замерло дыхание. На мгновение в камере повисла звенящая тишина, которую буквально разорвал крик курда. Наверное, так или почти так кричат горцы, идущие в бой.

— Ха-та! Бей этого гада!

Здесь надо понимать, что в переполненной камере, где до туалета надо идти не меньше трех минут, буквально пробираясь в толпе, все происходит в гуще людей. Для того, чтобы кого-то ударить, двигаться особенно не надо. А при таком скоплении горячих парней подобные заявления, и даже не заявления, а прямое приказание, только в радость. Еще не успели веки аварца опуститься, как он со скоростью пулеметной очереди получил по роже раз пятнадцать. Последним подскочил маленький Тофик, с двумя высшими образованиями в прошлом, и буквально в прыжке засветил Мансуру в глаз. За первой очередью последовала вторая, а затем третья. В том, что били аварца, ничего особенного, в общем, не было. Особенность, или скорее неожиданность, оказалась в другом. После первых ударов, нанесенных дагестанцу, в разных концах камеры вспыхнули еще пять или шесть, не имеющих отношения к этому конфликту, драк. Агрессивность порождает агрессивность. Открытый призыв «смотрящего» бить привел к тому, что, вспомнив старые обиды, горячие парни тут же решили их исправить. Буквально через пару минут в камере уже кипела массовая драка. Лишь немногие не участвовали в ней. Забившись под шконки, переживали тяжелые времена «обиженные», да два специалиста, гонящие самогон, невозмутимо продолжали свое дело. В разгар битвы двери камеры распахнулись. В коридоре стояло тюремное усиление. Отчаянно залаяли собаки, рвущиеся с поводков. Однако в камеру их не запускали, справедливо опасаясь, что там их могут просто удавить. Бойцы усиления особого желания входить в помещение тоже не изъявляли. Кто-то из мусоров зычно проорал:

— Камера, на выход!

Драка стихла, и возбужденные арестанты нехотя двинулись в коридор. Человек тридцать мусоров, нервно дергаясь и бегая глазами по сторонам, выстроились двумя рядами вдоль стен и по одному, пропуская зэков сквозь строй, придирчиво осматривали кулаки каждого на предмет наличия ссадин. Удивительно, но ссадин ни у кого не оказалось. Последним в коридор вышел Мансур. Его лицо напоминало кровавое месиво.

Всех обитателей неспокойной камеры поместили в другую, пустующую. Так как ни у одного из них не нашли ссадин на кулаках и явных следов побоев на лицах, никого не арестовали. Никого, кроме Мансура. Его же поместили в карцер. Через час жителей камеры вернули обратно. Обитатели хаты, войдя, стали неторопливо наводить порядок.

— Парни, — радостно закричал варщик самогона, — а сэм-то целый!

Так получилось, что мусора то ли не смотрели камеру вообще, то ли «обшмонали» ее крайне небрежно. Как бы то ни было, последняя порция самогона сохранилась прямо в гоночном аппарате. Самир и Руслан тут же ее употребили. Грузинский дедушка как пострадавший тоже получил свою порцию.

Через десять дней, когда обитатели камеры уже обсуждать происходящее перестали, двери отворились, и на пороге возник Мансур. Срок его карцера закончился. Как ни странно может показаться, на лице его, еще десять дней назад превращенном в кровавую маску, под обоими глазами красовались два почти уже заживших синяка. Синяки и без того сложное мансуровское лицо не портили.

Подобные травмы тюрьма впитывает быстро. Мансура больше не били, хотя два дня вели с ним долгие и нудные разборки. Кончилось все обыкновенно: аварец вновь поставил готовиться самогон.

В «системе» понятие «спроса», по существу, является формой наказания за поступок — действие, бездействие, оскорбление, применение не соответствующего реальной ситуации названия. Наказывают за кражи в своей среде, «спрашивая» с человека, «получая» (т. е. физическое наказание) с него и «объявляя» (переводя в определенную категорию) «крысой».

За присвоение «воровского» или «общакового» могут также «получить» и объявить «гадом» (в этом случае «гада» и «крысу» бьют ногами), «гадский» поступок — поступок, идущий во вред или вразрез с понятиями «воровского» и «общего». Спросить могут за необоснованное присвоение статуса (например, присвоение «воровского» статуса без прохождения соответствующей процедуры — коронования).

За «объявление» себя «бродягой», т. е. ведущего бродяжный образ жизни, соответствующий воровским традициям и понятиям. «Бродяге» не принято добывать средства к жизни, зарабатывая их официальным путем (неприемлемо получать зарплату).

За неправильные действия по отношению к другим, за необоснованное, неправильное решение чужой судьбы, за драки и рукоприкладство, за «запал» (за утрату при «шмоне» чего-либо из разряда «общего»).

За не отданный в срок карточный долг (объявляют «фуфлыжником»).

За заведомо ложную информацию или сообщение сведений, не соответствующих истине, невыполненные обещания (объявляют «пиздаболом»).

За ругательства, оскорбления, затрагивающие честь человека или его близких людей.

За нежелание оказать возможную помощь «общему», или «воровскому». или «братве».

Спрашивают за один проступок — один раз. Несколько раз за одно и то же у одного лица спрашивать, по «понятиям», недопустимо, хотя на практике это правило регулярно нарушается.

«Спрашивают», находясь только в трезвом состоянии. В нем должен быть и «спрашивающий», и тот, с кого спрашивают. Находясь под каким бы то ни было набором кайфа, по «понятиям» недопустимо «спрашивать» или вообще вести серьезные разговоры.

О том, что с человека должны «спросить», известно всем блатным. Подобное решение принимают либо «воры», либо «положенцы». «Спрос» не может произойти без их ведома.

Прежде чем произвести наказание, получают соответствующее «добро» от «воров» или «положенцев», затем доводят это до того, с кого «спрашивают», узнают у него, понятно ли ему, за что именно следует наказание. После этого производится само наказание (как правило, это избиение в какой-либо форме). Затем наказанному сообщается его дальнейшая судьба, т. е. остается он тем, кем был прежде, или его переводят в другой статус, или его отстраняют от «общего» и т. д. Наказание должно быть «обоснованным» (аргументированным).

Последнее время наказание «хуем» не применяется, т. е. не применяется изнасилование как перевод в категорию «обиженных». При несогласии с вынесенным наказанием арестант может обратиться за решением своей судьбы к определенным «ворам» или же «авторитетам», и до вынесения окончательного решения его не трогают.