Юрий Щекочихин - Армия жизни

Этот рассказ запал в память. Не раз находил я подтверждение его тревоги и уже не удивлялся, когда встречался с людьми, по второму, третьему, а то и пятому разу переступившими порог колонии.

Много прекрасных педагогов работает в воспитательнотрудовых колониях, нормально там кормят и показывают фильмы, сажают за парты и учат специальности, заставляют быть послушными правилам общежития. Но перевоспитание в условиях изоляции неминуемо приводит к тому, что подросток, научившись подчиняться и смирять свои инстинкты под строгим присмотром старших, теряется, когда этот ежеминутный присмотр кончается, когда иные силы — уже не внешние, а внутренние — должны руководить его поступками. Слишком резок оказывается переход от ограниченных к неограниченным поступкам. Настолько резок, что немало воспитанников колоний выдерживают вот так, «на краешке скамейки», месяц, полгода, год, а потом срываются — кончается завод «пружины» — и, самое главное, срывают других, своих ровесников.

Ведь мы, взрослые, и они, юные, слишком по-разному воспринимаем человека, вернувшегося домой из колонии. Сколько бы ни грозили родители пальцем: «Попробуй свяжись», подросток, прошедший такую школу, притягателен для ребят во дворе не меньше, чем какой-нибудь знаменитый хоккеист. В нем интересно все: от татуировки и жаргонных словечек до историй, наполовину выдуманных, которыми он напичкан. Вот почему многие подростки, наказанные за преступление колонией, становятся, возвратившись домой (часто и сами того не желая), центрами криминогенными, как называют их юристы, вокруг которых бьется невидимая взрослому глазу жизнь. Поэтому первоначальный расчет инициаторов курского эксперимента как раз и заключался в том, чтобы подобных центров было как можно меньше.

Нет, не благодушные альтруисты в Курской области — расчетливые люди. Когда мы, как заклинание, твердим (цитируя, быть может, не самую удачную поэтическую строчку), что «добро должно быть с кулаками», то просто-напросто боимся: по-иному не поймут, не оценят. А боимся-то тогда, когда не оказывается в нашем распоряжении главного: способности убеждать и желания верить.

— Меня зовут Игорь, 20 лет.

— Какую молодежную проблему вы считаете наиболее важной для публичного разговора?

— Только не те, о которых чаще всего пишут. Читал письмо одного парня, и меня резануло в нем, что он требует от кого-то что-то сделать: клубы фанатов, мотоциклистов и так далее. Он не только подтверждает обвинение в потребительстве, но еще и говорит, что да, мы именно такие. И еще утверждает, что у него новые запросы. Нужно было бы и дальше продолжить: мы — новые потребители жизни. А дело не в этом.

— Ав чем?

— Мне кажется, дело в другом. Какой человек является сегодня созидателем жизни?

— А какая, по-твоему, может быть почва для созидания?

— Это важный вопрос. Ну да, чтобы твои слова не оказались просто словесной шелухой. Где поле для дела.

— Это сложно, но мне кажется, что для созидания нужно быть готовым нравственно. Должна все время идти внутренняя нравственная работа. Вот о чем больше всего сегодня говорит и спорит молодежь?

— Я вышел из того возраста, когда спорят, какая группа лучше «Машина времени» или «Круиз». Если взять нашу группу. Я приношу «Литературную газету» — читаем вторую половину. В основном разговариваем на экономические темы, потому что мы будущие инженеры… А так о чем разговариваем? Я могу говорить обо всем.

— А что вы видите хорошего в своем поколении?

— Трудно сказать… Если приспичит, если не дай бог беда, то практически все будут защищать. Сплотятся… Вот тогда и можно говорить о нравственном выборе.

Где найти героя в мирное время?

Ну, ясно — в поле, у станка, на шахте, в научной лаборатории — там, где «покоряем пространство и время», как поется в песне. Чаще всего понятие «герой» мы связываем только с понятием «труд», поскольку они неразрывны в нашем сознании. Ну разве еще с подвигом на берегу реки или у горящего дома.

Мне бы хотелось расширить привычную схему. И назвать героем парня не за особо упорный труд, не за спасение кого-то в воде или на пожаре, а — уж простите высокие слова — за нравственную стойкость и несгибаемость.

В вестибюле Одесского мореходного училища загранплавания висит стенд, на котором значатся фамилии курсантов, закончивших учебу с отличием. Но фамилии одного отличника — Николая Розовайкина — в этом списке нет. Хотя он упрямо получал пятерку за пятеркой на выпускных экзаменах.

Как раз в то время в училище пропали деньги. Не в том смысле, что вор забрался, кошелек стащил, а в том, что просто испарились десятки тысяч рублей, заработанных курсантами в совхозе. Нет их нигде, этих тысяч, и до сих пор.

Как море в шторм, бурлило тогда училище. Группа преподавателей потребовала начать служебное расследование. Была создана специальная комиссия, которая работала, проверяла бумаги, шаг за шагом приближаясь к разгадке, кто же так бесстыдно поживился за счет курсантов. Но финансовые документы надо уметь читать и между строк. Комиссия не умела и запуталась. Тогда обратились в районную прокуратуру, которая возбудила уголовное дело — не против кого-либо конкретно, а, как говорят юристы, по факту правонарушения.

Училище ждало скорых результатов. Но они где-то застряли или кто-то их задержал. И тут в нескорое дело «взрослых» решили вмешаться «дети», то есть курсанты. К районному прокурору они пришли во главе с отличником Николаем Розо-вайкиным. Пришли просто высказать нетерпение, возмущение, поставить прямые «детские» вопросы: где деньги? кто их взял? почему медленно идет следствие?

Об этом визите мгновенно узнало руководство училища. И Николаю был задан интересный вопрос, который он часто будет потом вспоминать и с которого, собственно, начнется наша история. «Ну а тебе-то лично что надо? — спросили Розо-вайкина. — Ты же идешь на красный диплом!» И еще он запомнил взгляд, которым его смерили, — такой «взрослый» удивленный взгляд, как на диковинку — экзотическое растение. Взгляд откровенно насмешливый: «Ишь ты!» В те же дни ему вручили красный диплом, пожали руку на прощание и выпустили в жизнь, то есть в море.

Плыви, юноша, попробуй шквального ветра, испытай штормовую качку, авось обточат тебя волны жизни, и ты выйдешь на берег круглым, как камушек-голыш, без зазубрин юности.

Судовой механик Розовайкин был распределен на работу за границу, в далекую южную страну. Как говорится, ветер в его паруса дул только попутный. Вернулся домой уже опытным специалистом, получил хорошую должность, увидел блестящие перспективы. Тогда же решил учиться дальше и поступил на вечернее отделение Института инженеров морского флота. И все бы шло гладко, если бы не предложили ему вернуться в родную мореходку освобожденным комсоргом. Впрочем, кому же и предлагать такую работу, как не бывшим отличникам, уже хлебнувшим морской волны и доказавшим в деле свою надежность.