Юрий Щекочихин - Армия жизни

— Да я «бормотухи» выпил, — отвечает Саша.

Еще один вошел в комнату, зовут Игорь. Если и те двое были безусыми, то этот и подавно — ему еще в «чижика» играть и мультики смотреть. Запинаясь, как у доски, он рассказал, как шли вчетвером по темной улице, увидели девчонку в дорогой меховой шапке…

— Сняли шапку, а дальше что было? — спрашиваю.

— Ну, побежали… — еле слышно отвечает он.

— Это-то ясно. Что с тобой на следующий день было, через неделю, через месяц? Тебе хотелось найти ту девчонку, извиниться, вернуть шапку? Все-таки зима, холодно.

Он отрицательно машет головой, потом, запинаясь, говорит:

— Б-боялся.

Но когда я спросил Игоря, явился ли этот страх — страх возмездия — самым сильным из пережитых в жизни, то оказалось, что нет: страшнее стало тогда, когда до суда его поместили в следственный изолятор (в тюрьму, как считает он) и такие его там встретили парни, что вспомнить их — и то страшно.

— Не хочу в колонию, — по-детски вздохнул он в конце нашей беседы.

Потом в комнате сидел Юра, потом Олег, потом еще один Саша и еще один.

Преступления, за которые они были осуждены, не отличались ни дерзостью замысла, ни необычностью исполнения, ни хитростью сокрытия следов. Но именно такие, обычные и бесхитростные, и составляют сегодняшнюю картину подростковой преступности. Но давайте не будем перечислять причины, которые привели их к преступлению. Об этих причинах сказано и написано так много, что даже сам «трудный» подросток (тому я не раз бывал свидетелем) распишет вам подробно, почему повлияла на него улица, как отразились на его воспитании дрязги в семье и равнодушие учителя, кто не вовремя подтолкнул его к преступлению, а кто вовремя не остановил.

Давайте о другом — о закономерном финале преступлений, то есть о наказании. А для этого предлагаю небольшой психологический эксперимент.

Представьте, что вам, читатель, предстоит сейчас определить меру наказания Мише, Саше и Игорю. У вас в руках Уголовный кодекс. За преступления, которые они совершили, можно и отправить в колонию на год, три, пять, а можно обойтись и без этого, то есть наказать, оставляя на свободе. И те, и те меры законом предусмотрены. Не будем спорить о сроке. Только одно: наказание должно быть мягким или жестким?

Миша в школе занимался в физическом кружке, мечтал поступить в мореходку, по характеристике — «добр и общителен». Саша работал на заводе, сдал на разряд, ходил в секцию дзюдо, школу бросил, но мечтает доучиться в вечерней. Любит девчонку, на которой хочет жениться. Игорь учился на тройки, но, по мнению родителей, не без способностей. Увлекается техникой, помогает по дому. Да, у каждого есть мама, которая сейчас плачет, есть мечты, которые в вашей воле мгновенно оборвать: ни тебе мореходки, ни свадьбы с куклой на радиаторе машины.

Какое же вы наказание вынесете?

Усложним задачу: Миша разбил памятник на могиле близкого вам человека, Саша дал пощечину вашей жене, Игорь сорвал шапку с вашей дочери.

Какое чувство в вас пересилит? Куда их? В колонию? Или снова — в школу, на завод, в свой двор, в свою семью?

Как вы уже догадались, ребята, с которыми я разговаривал — а происходило это в одном из общественных пунктов охраны порядка города Курска, — оставлены на свободе: они получили отсрочку исполнения приговора.

Хорошо помню, какие споры разгорелись несколько лет назад вокруг этого принципиально нового закона. Не даст ли он обратный воспитательный эффект? Справятся ли государственные и общественные организации, которым согласно новому закону поручался надзор за подростками, остановленными на пороге колонии? Помню, разговоры с судьями и работниками инспекций по делам несовершеннолетних: одни готовы были немедленно предоставить отсрочку всем, другие, наоборот, сомневались в каждом подростке. Да и ясно было, как непросто провести в жизнь этот новый закон. Определяя подростку меру наказания (допустим, три года лишения свободы), суд не только объявлял ему, что приговор отсрочен на полтора, скажем, года, но и налагал на него определенные обязанности, невыполнение которых грозило лишь одним: прекращением отсрочки. А как уследишь за подростком? Да и поймет ли он, что общество предоставило ему еще одну возможность исправиться, а не просто погладило по головке и отпустило из зала суда? А как воспримут это его сверстники, товарищи по школе или двору?

Хотя прошедшие годы целиком подтвердили эффективность новой юридической меры, единичные ошибки — дали отсрочку, а мальчишка взял да киоск ограбил — настораживали. Поэтому число подростков, получивших отсрочку исполнения приговора, варьируется в разных областях — от 15 до 25 процентов, то есть их не так много, как можно было предполагать несколько лет назад.

В Курской же области половина (!) несовершеннолетних преступников, представших перед судом, остается на свободе. Это уже эксперимент. Что за ним? Излишнее великодушие или тонкий расчет?

Услышав только эту цифру, нужно было бросать все дела и выписывать командировку в Курск. А для того чтобы не ошибиться и не ввести в заблуждение читателей, редакция обратилась в Министерство внутренних дел СССР с просьбой направить с корреспондентом «Литературной газеты» своего сотрудника. Вот так на десять дней мы оказались в Курске с человеком, которого я давно знаю и мнение которого, признаюсь, очень ценю.

Ответственный работник МВД СССР полковник милиции Геннадий Иосифович Фильченков отличается поразительной чуткостью ко всему новому (будь то неожиданный опыт районного инспектора или острая статья в газете), знанием стратегических направлений борьбы с подростковой преступностью и — очень ценным — доверием к личности подростка. И результат: в Курской области уровень преступности среди подростков стал в те годы в два раза меньше, чем в среднем по стране.

То есть пощада, доверие к подростку приводят к снижению преступности, а не наоборот. Добро все-таки сеет добро, а не разгильдяйство, разнузданность, неуважение к обществу, презрение к закону, как, к сожалению, кое-кто думает.

Чего только не предлагают некоторые читатели! И «стричь» их поголовно, и «сечь», как в добрые старые времена, и «подвинтить гайки», и «поджечь землю под ногами хулиганов». Помню письмо, в котором предлагалось выселить куда-то всех малолетних правонарушителей. Куда только? На Марс, что ли?

Помню, однажды мы долго проговорили с умным воспитателем одной хорошей воспитательно-трудовой колонии. «Мне надо было, — рассказывал он, — отвезти воспитанника, которого досрочно освободили, в областной центр и посадить его на поезд. Времени до поезда оставалось много, у меня в городе были дела, и я оставил его на вокзальной скамейке: сиди и жди. Дела заняли больше времени, чем я предполагал, и на вокзал я вернулся только через три с половиной часа. Мой воспитанник сидел там же, где я его оставил, на том же краешке скамейки. Что за урок мы ему дали, подумал я тогда. А как ему жить завтра, когда над душой не будет стоять воспитатель, когда не надо будет ходить строем?»