Юрий Щекочихин - Армия жизни

Несмотря на свой трудный характер, он никогда не был один (хотя одиночество всегда было одной из главных составляющих его мировоззрения — как средство воспитания Настоящего человека) — уходили старые друзья, появлялись новые, к тому же всегда были 2–3 человека, товарищи с детства, которые прощали ему все слабости.

Что же привлекало в этом человеке? Что делало его все-таки лидером? Его романтизм, отношение к жизни как к фронту? Или его способность везде, в любой ситуации сориентироваться, не растеряться — он всегда знал, что надо делать. И делал, может быть, глупость, но делал. И это внушало уважение.

И вот мне кажется, что наша Лига Автостопа — это маленькая модель тех молодежных объединений, которыми занимаетесь вы. Интересно вообще стремление объединяться и как-то себя называть. Одна моя хорошая знакомая, бывший член Лиги (создатель ее, тоже обладающая качествами лидера) и гонщица № 5 (вышла из Лиги из-за хронических ссор с Президентом, «нашла коса на камень»), говорила как-то: «Мы хотим быть чем-то более значительным, чем отдельная личность. Человеку плохо одному. А в компании, не объединенной общим делом, вскоре становится не о чем разговаривать: даже мои ровесники, умные, образованные люди — каждый в отдельности, — собравшись вместе, начинают обсуждать знакомых и кто с кем где пил, чего и сколько…»

А о чем говорилось в Лиге? О маршрутах, о снаряжении, о гонках — все же не так скучно. Хотя, бывает, общее дело есть, а разговоры все равно о том, где, кто и с кем… И, мне кажется, важно не столько дело, сколько объединяющий мотив, позволяющий уважать себя: «Мы — Универсалы, мы не просто так…»

И сделать тут, наверное, ничего нельзя, да и не надо делать. Я не говорю о тех случаях, когда объединяющим мотивом становится что-нибудь вроде фашизма. Тут, я думаю, что если молодой человек уважает своего прошедшего войну деда (или просто знакомого старика), то он поймет, что такое нацизм, почувствует это и никогда не напишет нацистскую гадость на стене. Но есть одна грустная деталь: если орденоносный дед сегодня склочный, скупой, злой и несправедливый старик, хотим мы или не хотим, но внук его уважать не станет. Одного факта участия в войне ему мало. Потому что для подростка война — история, а противный дед — реальность.

Не мне судить и перевоспитывать стариков, я о другом: у меня двое детей, пока что они не умеют ходить, но если я хочу, чтобы они, когда вырастут, не рисовали свастики и не кидались скопом на одного, мне надо будет заслужить их уважение.

Пожалуй, это все, что я хотела вам рассказать.

Елена, 25 лет, Ленинград

И снова четверг, телефонный час. Из разговора с Алексеем, (18 лет, бывший фанат, панк, потом скейтбордист).

— Алексей, твой переход из команды в команду меня очень озадачил. Я думал, что все более постоянно, особенно у фанатов. Расскажи по этапам, как, куда шел. И что где привлекало, и что где отталкивало.

— Первым был фанатизм.

— Какой команды?

— «Динамо» Москва. Причем я очень много слышал о спартаковских фанатах, пришел на стадион, не зная, что есть фанаты каких-то других команд. Смотрю, сидят ребята в бело-голубых шапочках (а я еще с детства болел за «Динамо») и хлопают, кричат. Мне так поправилось!

— Ты, наверное, был тогда в классе восьмом?

— Да. Естественно, мне это понравилось. И после этого матча я стал ходить с ними. Я полностью погрузился в это дело.

— А на выезды ездил?

— Один раз. В Минск. Отталкивало меня то, что очень часто ни за что попадал в милицию.

— Ты долго пробыл фанатом?

— Годик. Причем про панков я узнал очень поздно, хотя они появились довольно рано, просто я на них не обращал внимания. Я полностью был погружен в фанатизм. Знаете, на Пушкинской раньше собирались, а был случай один… Нацисты — слышали про таких?

— Да.

— Ну, были нацисты, пацифисты, панки… Нацисты были против фанатизма, и были такие трагические случаи, когда они двух спартаковских болельщиков повесили на шарфах.

— Алексей, ничего этого не было. Это я точно знаю. Специально выяснял.

— Ну, мы думали, что это было. И естественно, все собрались, уже неважно кто ты, динамовец, или спартаковец, или ЦСКА.

— А панки?

— Нет, я вам объясню, как я познакомился с панками. Все договорились, все фанаты, прийти на Пушкинскую площадь — тогда был день рождения Гитлера, мы знали, что они будут его справлять. Пришли их бить. Там я увидел всего двух нацистов, на них набросились, тут же милиция оцепила все.

— Они что, были со свастикой?

— Понимаете, толпа набросилась на них, милиция оцепила, их увели, я так и не успел разглядеть. Одного я помню. Он был полностью в черном, в черных очках и сбоку свастика.

— И тогда были панки на Пушкинской?

— Да, конечно.

— Они тоже пришли бить нацистов?

— Тогда я не знал, есть там панки или нет. Но я могу сказать, что панки всегда ненавидели нацистов. Может быть, на Западе по-другому, но, по крайней мере у нас, в том обществе, в котором я общался, мы их ненавидели. С того дня я не покончил с фанатизмом, но стал ему меньше уделять внимания. У меня были неприятности в школе, неприятности дома, и в милицию меня вызвали. В общем, со всех сторон на меня набросились. То есть мне было нужно окунуться в какую-нибудь другую атмосферу, чтобы отвлечься от всего, что на меня накинулось.

— И ты стал ходить на Пушкинскую, как на работу, каждый вечер.

— Да ну не то что как на работу. Как-то влекло все это. Совершенно другая обстановка там была. Ничего хулиганского там не было. Это некоторые считают: Пушкинская — это все.

— А панки — они кто?

— Панки… Это двоечники, короче.

— Мне казалось, что двоечники — это фанаты.

— Фанаты — это пэтэушники. У нас как? Много времени уделялось Пушке, на занятия времени не хватало, в школе становились отстающими.

— В чем выражалось то, что ты был панком?

— Мне нравилось, что на нас обращают внимание. Мы все ходили разукрашенные.

— Я лично не видел ни одного разукрашенного по Москве.

— Естественно. Мы, как только видели милицию, тут же вот так заслонялись. Поэтому я от этого и отошел, потому что в нашем обществе невозможно панковать.

— А еще в чем?

— Понимаете, какое-то свободное поведение. Одежда яркая, безвкусная. То есть каким-то образом обратить на себя внимание. То, что я — необычный человек. Какая-то прическа такая. Сбритые виски. И стоячие волосы такие. Были ребята, которые красили волосы в фиолетовый цвет, зеленкой красились. Я могу вам сразу сказать, это ничего противозаконного под собой не имело.

— А отношение панков с фанатами?

— На Пушке и панки, и фанаты собирались. Друг друга не трогали.

— А отношения панков к пацифистским группам?

— Отрицательное. Резко отрицательное. Понимаете, почему я не люблю пацифистов? Это, конечно, хорошо, мир, дружба, но они борются против любого вооружения, а надо бороться против НАТО. В этом их ошибка. Естественно, и среди пацифистов у меня тоже были друзья. Драк тоже никаких не было. Просто панки не любили пацифистов.