Юрий Щекочихин - Армия жизни

— А какие ваши отличительные признаки? Как вас можно узнать?

— Преимущественно кожаные куртки. Шлемы синие или черные.

— И часто вы собираетесь?

— Я же сказал, каждый день. Обычно в 9 или в 10 вечера.

— Собираетесь, и дальше что?

— Ну, рассуждаем, может, друг к другу в гости рванем, или просто катаемся по Москве.

— А как к вам относятся окружающие?

— Иногда милиция появится, скажет: не собирайтесь! Мы отнекиваемся, что, мол, стоим просто так, случайно… Мы и в самом деле никого не трогаем. Когда приказывают разъезжаться — разъезжаемся, потом собираемся снова.

— И зачем?

— Нам хорошо вместе. Хотите, приезжайте к нам сами убедитесь.

— Спасибо за приглашение.

Новый звонок. Настя, 16 лет.

— Во всяком случае, странно… Насколько я знаю, отношение ко всем этим группам у взрослых резко отрицательное… У нас в школе парня выгнали за то, что он панк.

— Так прямо за это и выгнали?

— Естественно нашли какую-то другую причину, но мы-то все знаем. И он знает.

— А вы, Настя, сами в какой-нибудь группе?

— Я сочувствующая…

— Кому именно?

— Я — панкам.

— И что же такое эти ваши панки?

— Панки — это отбросы общества, как они сами считают. У них знаете какой девиз? Мы плебеи, нам все можно.

— Ага… Это как бы нормальные ребята, которые играют в хулиганов?

— Вот именно. Они считают, что человек — это худшее порождение природы, и не стоит ничего стесняться… Я видела одного мальчика — у него были зеленые волосы. Очень симпатичненький. Во всяком случае, оригинально. Не такой, как все. Зеленые волосы, широченные красные штаны, сколотые булавками с двух сторон, и какая-то хламида-монада.

— Но это внешние отличия. А внутренние?

— Вообще-то они гнилые ребята.

— А говорите, что сочувствующая…

— Но не оставаться же одной? Хочется отличаться от остальных и с кем-то быть вместе.

— «Литературная газета»?

— Да.

— Меня зовут Лена.

— Сколько вам лет?

— Восемнадцать.

— Слушаю вас…

— Странно… Прочитала вашу статью и удивилась. У вас какой-то тон странный.

— Не понимаю? Почему странный тон?

— Обычно наставляют, поучают: «Вот это, детки, надо делать, а это нет», а ваша газета не поучает, а спрашивает нас.

— Мы пытаемся разобраться. Нам одним, без вас, это сделать очень трудно. Можем ошибиться.

— Вы хоть знаете, кто входит во все молодежные группы?

— Примерно да, знаю. Но, возможно, ошибаюсь. Вы — представитель какой-нибудь команды?

— Да. Я — фанатка «Спартака».

— Ваши уже звонили в редакцию.

— Ну и как? Боевые ребята, правда?

— Разные…

— Ну так вот, Юрий, во всех этих командах — сыновья и дочери преуспевающих родителей. Им просто нечего делать.

— Лена, не согласен. Как я знаю, в молодежные группы входят дети самых разных родителей, не обязательно, как вы говорите, «преуспевающих». Что из фанатских групп, что из групп хиппи…

— Хиппи? Бить их мало.

— Бить? За что?

— Я их ненавижу. Овечки.

— А… Но, Лена, и хиппи, по-моему, в первую очередь хотят чем-то выделиться из окружающих.

— Но мы все хотим выделиться, все играем. По крайней мере, насколько я знаю нашу группу. Излюбленная фраза нашего вожака: «Скучно жить на этом свете, господа, ох, как скучно…»

— Лена, мне казалось, что все наоборот. Именно вам, как вы себя зовете, фанатам, не может быть скучно. За вами — футбол. А там происходят постоянно всякие события: то выигрывают, то проигрывают, то выгонят игрока с поля или из команды.

— Большинство наших абсолютно не интересуется спортом. Фанатение — это способ выделиться и установиться. Кто-то выделяется одеждой, кто-то — знанием музыкальных групп, кто-то, как мы, фанатством.

— Так, выходит, вы и на матчи не ходите?

— Мы обычно собираемся на спортплощадке возле школы.

— И начинаются приключения?

— Я сама мирный человек, никого не бью и ни к кому не лезу.

— А ваша команда?

— Ребята поймали одного… Понимаете, тех, кто не выступает, мы не трогаем. Но здесь ходили и скандировали всякие нехорошие четверостишия про «Спартак». Наши одного поймали, вломили, чтобы не высовывался.

— Лена, а как вы стали фанатом? Или фанатичкой… Не знаю уж, как сказать точно?

— Как-то вечером я не знала, чем себя занять. Пошла в кино, а там — Колумбия. Я думаю, что — упала, что ли, на колумбийский фильм идти? Потом увидела ребят. Они мне предложили билеты на дискотеку в какой-то клуб. Но там же шпана одна! Черт знает что! Туда зайдешь — обратно не выйдешь. И вдруг познакомилась с одной компанией. Ребята пригласили в кафе и сказали, что они фанаты. Мне понравилось. И я стала такой же, как они.

— Лена, а легко ли попасть в вашу команду новому человеку?

— Новый человек проходит испытания.

— Испытания? Впервые слышу. Что это еще такое?

— Нового испытывают на стойкость и веру.

— Веру во что?

— Веру в команду. Допустим, в прошлом году наши ребята стояли в подъездах и спрашивали, за кого болеешь. Если человек струсит, скажет, что, допустим, он фанат «Динамо» (если наши себя выдадут за динамовцев), то, значит, не наш.

— А если будет отстаивать свое, спартаковское, то, выходит, свой?

— Конечно…

В свои 25 лет я считаю себя неким «средним звеном» — человеком, еще помнящим себя в юности, но уже способным смотреть на нее «извне», хотя и не заразившимся страхами и предубеждениями против молодежи многих сорока-пятидесятилетних. Но вот что происходит с ребятами сейчас, я понимаю с трудом.

В 18 лет я с любопытством глядела на длинноволосых людей с пацифистскими значками и лохматыми сумками через плечо. Их мир казался мне заманчивым и недостижимым, а когда мне объяснили, что пацифизм — это идеология всеобщей любви и непротивления злу, своеобразное толстовство, она показалась мне очень привлекательной. Читая об английских хиппи, вставлявших цветы в стволы направленных на них пистолетов, испытываешь восторг. Но вот недавно человек, который когда-то общался с нашими пацифистами, говорит, что круг интересов большинства из них не шире алкоголя и наркотиков, а слово «идеология» им, как правило, просто неизвестно. Этому тоже веришь. Или еще. На стене дома, недалеко от нашего, мелом сделана надпись: «Россия юбер аллее». Это — «нацисты». Человек, сделавший такую надпись, явно не ведает, что творит — ведь он немногим моложе меня, в его семье наверняка кто-нибудь воевал или был в блокадном Ленинграде. Мне это явление непонятно. Как, например, непонятно поголовное увлечение молодых ребят Востоком и оккультными науками, когда двадцатилетняя студентка то и дело «выходит в астрал».

А теперь я расскажу о том, что мне известно и понятно, что я видела сама и в чем участвовала. Может быть, это как-то вам пригодится?