Юрий Щекочихин - Армия жизни

— Давай.

— Только, чтобы это была нейтральная земля.

— Нейтральная? Обязательно?

— Можно будет увидеться в каком-нибудь кафе.

— В кафе? Саша, если буду встречаться в кафе со всеми ребятами, кто хочет встретиться, то мне придется просто не выходить из-за столика.

— Я могу приехать и к вам в гости, но чтобы не было рядом много людей.

— Что за конспирация, Саша?

— Очень просто. Впрочем, сейчас я не могу пока об этом говорить. Но думаю, что и нам, и вам будет интересно. Вы ведь серьезно решили узнать все о нас?

— Серьезно. И если можно, все-таки приходи в редакцию. Иначе я просто не успею увидеться со всеми, с кем хочется увидеться.

— Я сегодня освобожусь только после девяти вечера.

— Тогда давай до следующего четверга.

Саша позвонит через полчаса и еще через час придет к нам в редакцию. Он принесет с собой гитару. Зачем? — спрошу я. Он ответит, что ему легче спеть «программу» своей команды, чем пересказать ее. Войдут мои коллеги. Мы просидим в редакции допоздна. Он будет спрашивать нас, а мы его. И его вопросы к нам будут так же интересны, как и его ответы на наши вопросы. И кто-то, уже не помню сейчас, из моих коллег скажет: «Вот так надо чаще говорить».

Потом, уже совсем поздно, я зайду в гости к своему другу и расскажу ему об этой встрече в редакции.

Тот день был трудным, и к вечеру ощущения и воспоминания дня будут переплетаться между собой. «Так кто же он, из каких? Объясни толком?!» — будет теребить меня мой друг. И я никак не смогу найти точную формулировку. Буду только повторять, что очень интересный шестнадцатилетний человек, задающий вопросы и смело отвечающий на них. Много читает и много хочет узнать. Имеет много друзей, а хочет иметь их еще больше. Ему хочется тайны и подвига. И чтобы поняли. «Так кто же он?» — снова спросит меня мой друг. И я в конце концов вспомню, что в песне, которую он спел, было сказано, как едет человек на коне, мелькают перед ним города и деревья, и он едет и мечтает, что кто-нибудь крикнет: «На помощь!» И он услышит, и окажется рядом, и бросится на помощь.

И все же, есть ли будущее у этих команд? Что же нас ждет завтра? Меня часто спрашивают об этом, и хотя прогнозы в социальной области давать рискованно, все же рискну.

Если через десять лет (хотелось бы, правда, раньше) молодежь будет решать существенные вопросы экономики, культуры, социальной жизни, будет ощущать и использовать свою реальную силу, то тогда молодежное движение обретет естественные формы развития (да уже сейчас заметно, насколько изменились «команды», как ищут они положительные выходы своей энергии — то в охрану природы, то в защиту памятников истории и культуры). Но если этого не случится, то убежден: нам гарантированы серьезные потрясения. Сегодня можно говорить о двух тенденциях молодежного движения, которые в первую очередь достойны внимания. Одна — это объединение в неформальные группы, другая, по исследованиям юристов, связана с организованной преступностью. Пока они существуют параллельно, и сами по себе «металлисты», «брейкеры» или «рокеры» не являются криминальными группами. Но если эти две тенденции вдруг сольются, не исключены неприятности. Однако, надеюсь, этого не произойдет. Сегодняшняя гарантия — это демократизация общества, которую молодежь принимает и поддерживает в первую очередь.

Что же происходит-то с нами? Свое видим, чужое не замечаем. Горло готовы перегрызть за обиду, нанесенную собственному ребенку, обиды чужих детей пропускаем мимо своего сердца.

Осматриваю двор, в котором началась эта история, стараясь запомнить все и представить, что же тогда было перед глазами у ребят. Беседка. Стол доминошников. Узорная решетка детского сада. Гаражи, вплотную примыкающие к пятиэтажкам. Один, второй, третий, пятый, одиннадцатый… — сбиваюсь со счета. Лужа возле асфальтовой дорожки. В ней — смятая пачка сигарет «Наша марка» и кукла без головы и рук. Наконец, качели. Те самые.

Думал, заскочу сюда, в западный поселок Таганрога, на Большую Бульварную, на 5 минут, окину еще раз взглядом место события — и назад. Что рассматривать-то? Дома как дома, гаражи как гаражи, качели как качели. Но вот уже почти час, подняв повыше воротник куртки, брожу между домами, чувствуя на себе взгляды из окон. Меряю шагами двор, вспоминая, что рассказывал пятнадцатилетний Андрей («Бежали от угла соседнего дома, камень ударился здесь, возле качелей»), что было написано в уголовном деле («Свидетель Л. смотрел из окна третьего этажа, свидетельница Н. наблюдала с подоконника второго…»), — и чувствую: еще секунда, еще мгновение, еще шаг — и все пойму, все увижу, все станет объяснимым и ясным, как простая арифметическая формула.

Да неужели все так просто? Неужели и правда обыкновенная арифметика?

События на Большой Бульварной начались с путаницы: четырнадцатилетнего Андрея приняли за десятилетнего Сашу.

На закате теплого субботнего дня шестиклассница Лена прибежала в слезах домой и рассказала маме, что ее согнал с качелей четвероклассник Саша. Мама Лены, Вера Егоровна Бенина, воспитывала дочь одна и всегда болезненно воспринимала все ее неприятности, даже такого, не бог весть какого масштаба. И она, как была, в халате, сбежала по лестнице, выскочила из подъезда и увидела, как мимо качелей бегут трое мальчишек. Схватив первое, что попалось под руку — а под руку попался камень, — Вера Егоровна швырнула его в ребят. Камень угодил в ногу мальчишке, и тот остановился. «Ты за что избил мою дочь?!» — закричала Вера Егоровна и, подбежав, схватила мальчишку за плечи и начала трясти его, как какую-нибудь грушу. «Да это не он, мама!» — запрыгала вокруг нее Лена. Но Вера Егоровна или не слышала слов дочери, или в этот момент все обидчики девочки представлялись ей на одно лицо.

Мальчиком, которого «перепутали», оказался Андрей Мак-шаков. И хотя ростом он был невысок, сложением хрупок, а лицом — совсем ребенок (это, видимо, и ввело в заблуждение Веру Егоровну), ему уже шел пятнадцатый год, он закончил 8 классов и учился в техникуме. Не думаю, что таким уже сильным был бросок Веры Егоровны или велик камень, который попал в ногу Андрею. Дело не в этом! Окажись на его месте парнишка помладше, завопил бы он: «Мама!» — вырвался из рук тетки и убежал, забыв обо всем через минуту. Но Андрей уже был не в том возрасте, когда подзатыльник считают мелкой неприятностью. Кажется, что за разница в четыре года? Но это у нас, когда чем старше, тем больше у тебя обнаруживается ровесников. От 9 же до 14 — пропасть: там — детство, здесь — отрочество. Объемнее делается мир вокруг, острее его восприятие, болезненнее любое проявление несправедливости.