Юрий Щекочихин - Армия жизни

Я попытался помочь — не получилось. Тогда не получилось.

Неужели, думал я, те уроки не пошли впрок? Неужели ничего не изменилось? Куда же они тогда уйдут?

4.

Не звонил он долго, месяц, а может, и больше.

Иногда я ставил ту зимнюю кассету и еще раз вслушивался в голос Сергея.

— А сам ты честен? — спросил я.

— Может, я мало требований предъявляю к себе… Я сейчас работаю лаборантом в институте. Мне противно работать.

— Почему?

— У нас все суетятся вокруг «списания оборудования». Списывают, списывают… Говорят о перестройке, а ничего не меняется. Тот делает тому, этот — этому. Все идет по кругу. Хотел пойти на завод. Но приятель сказал мне: 15 дней ходишь, ничего не делаешь, куришь, играешь в домино, а две недели работаешь весь в мыле. И еще, там вот такая система: молодой парень заработал в месяц 260 рублей, а получает 200. Остальные деньги идут тому, кто больше дружит с мастером.

— Сергей, но ты же сам видишь, что сейчас со всеми этими явлениями идет борьба, да еще какая.

— Просто объявить борьбу нельзя. Нужны новые люди.

— Скажи, но какое отношение имеет к твоим довольно здравым мыслям музыка тяжелого рока? Считаешь ли ты себя выразителем идеологии металлистов?

— Сейчас я уже не типичный металлист, а со странностями. Видите, я же пришел к вам…

— Легче или труднее было бы тебе жить, если бы ты не принадлежал к металлистам?

— В житейском плане, конечно, легче — я имею нездоровые отношения с милицией. Но не знаю, как бы я жил, если бы не принадлежал к металлистам.

— Но ты состоишь в официальной молодежной организации. Зачем тебе еще одна?

— Да, я комсомолец, но, надеюсь, вы задавали мне этот вопрос в шутку?

— Тебя не устраивает пребывание в комсомоле?

— Теоретически я поддерживаю ВЛКСМ. Как идею. Но во что это превратилось, вы сами знаете. У нас сейчас столько комсомольцев, что больше уважения вызывает тот, кто не стал вступать в комсомол. Те, кто особенно бьет себя в грудь и кричит: «Я — комсомолец», — на самом-то деле бьются за хорошую характеристику.

— Но ты сам смог бы изменить жизнь официальной молодежной организации?

— Не знаю… Не думал об этом. Боюсь, что очень мало могу сделать для этого.

— Почему?

— Недавно я пришел к такому выводу: у нас очень трудно оставаться честным человеком.

— Объясни, почему?

— Я не хочу говорить об этом…

Что он не договорил тогда? О чем хотел сказать?..

Но больше того! Кому он нужен, этот нетипичный металлист? В какую сводку можно вставить такого парня, сомневающегося и пытающегося найти истину, не верящего в то, что официальная молодежная организация может помочь ему, и через полгода идущего с просьбой в районный комитет комсомола? Куда, в какую сводку, в какие отчеты «о проделанной работе»?

Мечтаю о том времени, когда комитеты комсомола будут избавлены от отчетности — сюда «воспитание военно-патриотическое», а туда — «идейно-нравственное»! Жизнь школы можно понять, попав туда на перемену: как относятся ребята друг к другу, здороваются ли с незнакомыми, радостно в школе или тускло, как в казарме, точно так же работу комитета комсомола нужно оценивать не в кабинете первого секретаря, листая фолианты с отметками «намечено — выполнено», а на танцплощадке, в общежитии, на вечерней улице, в очереди возле винного магазина.

Сегодня мы много говорим о духовном мире человека, но создавать-то этот мир куда труднее, чем «построить», «освоить», «дать на-гора» или «ввести в эксплуатацию». Долгое время почему-то считалось, что одно от другого не зависит. Горит план — это понятно, а горит человек — это из области эмоций, которые ни в какой план не втиснешь. Наконец, стало ясно: не потому ли рушится только что возведенный дом, что человек, который строил его, духовно опустошен?

Но для наполнения жизни мало приучить человека пользоваться всем духовным запасом, накопленным за всю историю. Еще бы одно — добавить осознанное место в социальной жизни. Не в декларациях и призывных плакатах — в реальной практике. Долгое время мы сами себя уговаривали, что здесь-то у нас все в порядке. Оказалось — обман. И первыми почувствовали это подростки, молодежь.

И — начали искать себе место. Там, где умели, так, как могли…

Варианты, предложенные нами, молодежи могут показаться интересными. А если нет? Ведь кое-что изменилось со времен нашей юности. Пусть уж теперь они сами пробуют. Посмотрим, что получится. Ведь это же не только общение — это своего рода и социальные игры. А как раз отсутствие навыков в таких играх в юности приводит к тому, что человек и в зрелом возрасте считает себя свободным от обязательств по устройству общества: и без него разберутся, примут постановление, пришлют инструкции, дадут руководящие указания.

Так постепенно и складывалась ситуация, при которой социальная индифферентность: на выборах проголосуем, на собрании поднимем руку «за», цитаты вызубрим, на призывы ответим — становилась мерилом социальной активности.

Так жили и удивлялись, что же это не выполняются постановления, бессильными оказываются инструкции и не доходят руководящие указания?!

Так и воспитывали.

Хватит!

Сергей позвонил примерно через месяц:

— Порядок… — услышал я его радостный голос. — Встречался с человеком из райкома… Обещал помочь, сказал, что найдут подвал… Надо все обговорить, но нас поняли…

Голос Сергея был уверенным, бодрым — и я обрадовался: вот как все-таки изменилось время! Как долго такой же реакции, хотя бы ответа, добивался Рифат, а тут не только ответ, но и обещание помощи, но и надежда на будущее. Пробились все-таки сквозь стекло или стекла уже не стало? Увидели, выслушали, поверили?

Следующий звонок раздался примерно через две недели.

— Ну? — спросил я. — Когда позовешь в гости в ваш подвал? Сергей вздохнул:

— Никогда… Я был в райкоме… Мне сказали, что с подвалом будут решать, когда я представлю программу и план работы. Я не знаю, как это делать.

— Но вас же много, Сергей! — попытался я ободрить его. — Ну, посидите, подумайте… Приходите к нам, в редакцию. Придумаем вместе…

— Да что придумывать-то? — Сергей усмехнулся, — сегодня металл, завтра — металл, послезавтра — металл… три пункта уже есть. Четвертого не хватает, пятого и так далее. Не получается. Пока…

И он повесил трубку.

Нужно было бы облегченно вздохнуть: то-то же! не оправдали надежд, дали шанс — и тем не сумели воспользоваться. Но радоваться-то нечему. Значит, не научили как можно. Или не тому, чему надо, — составлять планы. Возможно, и потому, что сами еще учимся жить по-новому.

Четверг. Телефонный звонок.

— Алло, слушаю вас!..

— Меня зовут Александр. Мне 16 лет.

— Слушаю, Саша.

— Мне нравится, что нами интересуются. Мне хочется с вами встретиться. И не только мне.