Юрий Щекочихин - Армия жизни

Мы думаем, что успех этого дела зависит от таких факторов, как доступное расположение клуба, официальный статус, техническая оснащенность, способность организовать выступление и начинающих, и уже известных рок-групп, грамотно поставленная идеологическая работа… У нас есть много мыслей насчет клубов. Вы говорите, что самодеятельные рок-группы безграмотны, вульгарны и поют что-то чуждое и не идеологическое. Мы с этим не согласны. Вот доказательство нашей правоты. Рок-музыку на Западе называют музыкой бунта. То же самое можно сказать и о нашей рок-музыке, только война в ней объявляется бюрократии, консерватизму и прочим, так сказать, недостаткам, имеющим место в отдельных случаях. Так что же, позвольте спросить, в этом страшного? Почему надо держать множество хороших групп взаперти, в подвалах? Решением этого вопроса тоже может заняться клуб.

В заключение хочется сказать, что клуб нужен срочно, сразу и весь, и не столько авторам сего письма, сколько тем, кто сейчас в „яме“. А в случае положительного решения гарантируем помощь любого рода».

И восемь подписей под письмом: фамилия, возраст, член ВЛКСМ. Подпись Сергея стояла второй.

Письмо, копия которого лежала передо мной, занимало три страницы машинописного текста. В нем все было важным. Все, вплоть до мелочей. И непривычная для письма в официальную организацию смесь «презумпции невиновности» с «тусовкой», и ссылка на «грамотно поставленную идеологическую работу» (знают, куда пишут!).

Но самым-то важным было другое! Кто это пишет? Сергей и его друзья — металлисты. Все-таки стучатся, царапаются в стекло!..

— Печать информирована, — сказал я тогда, прочитав письмо. — Наша помощь нужна?

— Нет, что вы! — энергично отказался Сергей. — Это уж мы сами!

В течение нескольких дней я боролся с желанием звонить первому секретарю райкома комсомола и спросить: «Ну что, вы услышали ребят?» Но понимал, что делать этого не следует — и не только потому, что письмо нам передали лишь для информации. Не один же такой сегодня Сергей! И не только металлисты — группировка, так сказать, несколько экзотическая — стучат и барабанят в стекла своей основной, официальной молодежной организации! Пробивают подвалы для театральных студий и площадку для уличных выставок, пытаются оборудовать так, как хотят, кафе и организуют свои собственные слеты песен. Требуют, просят, умоляют. Но возникают ли лица за стеклом? смотрят ли оттуда? Или — вновь, как было вчера, испуганно занавешивают окна?..

Вчера, вчера… Ох это «вчера».

Футбольное фанатство было в самом разгаре. За ночь стены домов, заборы, трансформаторные будки, стекла автобусов покрывались буквами, ромбами, угрожающими надписями в адрес соперников. По улицам маршировали толпы подростков в одинаковых шарфах и шапках, заставляя прохожих шарахаться к стенам домов и с надеждой всматриваться в сумерки: где же милиция? То и дело доносились отголоски драк фанатов различных клубов. Болельщики со стажем переставали ходить на стадионы, боясь неистовых юношей, заполнявших трибуны.

Так все это выглядело со стороны — пугающе и жестоко.

Но мало кто знал тогда, что делалось внутри всей этой неистовой подростковой кучи.

По городу носился Рифат, тогда еще девятнадцатилетний, признанный и популярный лидер спартаковских фанатов, от тренеров — к руководителям стадионов, от руководителей стадионов — в милицию, из милиции — снова к своим. Взрослым, ответственным за дело людям он выпаливал предложение за предложением: мы оградим матчи от хулиганов, мы изолируем всю пьянь, мы организуем ребят вокруг футбола. Мы, мы…

Иногда, правда, Рифату и ребятам из его окружения удавалось убедить взрослых: в виде эксперимента, раз или два, им самим поручалось отвечать за порядок на стадионе, но эксперимент быстро прекращался — без их самодеятельности как-то спокойнее, привычнее.

Уже недавно он сказал, что в то время было написано около тысячи (тысячи!) писем в различные организации с просьбой, требованием создать клубы юных болельщиков. Ни на одно письмо так и не пришел ответ. И неизвестно, были ли они прочитаны.

Сейчас я думаю, чем же именно завоевал себе популярность Рифат — популярность, доходящую до легенд, которые ходили среди множества ребят. Он давал надежду. Ничего, ребята, мы создадим клуб, нас поймут, мы будем жить… А как привлекательны и сладостны надежды — не только в юности, но в юности особенно.

Читая в то время заметки некоторых коллег, я поражался их ироническим разоблачениям: эх, мол, вы фанаты, а правого защитника путаете с левым нападающим и даже не поинтересуетесь, какое место в турнирной таблице занимал «Спартак» в 1951 году. Эх, думал я, наставники! Да это при чем здесь? В своем фанатизме ребята находили ту каплю дрожжей, которых им недоставало! Им нужно ощущение единства, поклонение символам, нахождение «противников», им нужна какая-то вера, наконец.

Пусть эта вера достаточно примитивная и для нас дурацкая, что ли. Но, с другой стороны…

Все больше думаю, что не случайно неожиданное появление разнообразных подростковых группировок — от нацистов до пафицистов — пришлось именно на конец семидесятых. Сейчас нам легко, оглядываясь назад, анализировать ошибки и выводить причины тех или иных негативных явлений, затормозивших движение общества.

Но мы-то люди были все-таки уже закаленные: у каждого был свой опыт, у каждого — свое отношение к истории. Но как же тяжело приходилось тем, кого опыт еще не закалил и кто был свидетелем лишь одной истории — той, что перед глазами?

Они тыкались, как слепые щенята, в поисках чего-то истинного, настоящего, естественного — и везде натыкались на плотно закрытые двери и усталые, испуганные глаза взрослых.

Проснувшуюся молодежь восприняли тогда в штыки. Когда ребята, зевая, отсиживали на комсомольских собраниях, когда под строгим надзором старших строились в колонны для участия в очередных манифестациях, когда под нашу диктовку выпаливали с трибун немыслимые почины, то все вроде были довольны. Жизнь молодежи соответствовала, так сказать, жизни старших…

Я помню поздний зимний вечер. Рифат приехал ко мне домой, на окраину Москвы. Он был печален — все надежды рушились, и первые, кто это почувствовал, были ребята, которые до этого ему безоговорочно верили.

— Теперь авторитетнее «левые», — сказал он.

— В каком смысле? — не понял я.

— «Левыми» мы называем тех, кто на выезды с командой ездит без билетов… С портвейном, и вообще… — и, помолчав, попросил:

— Сведи меня с какими-нибудь руководителями комсомола. Я им объясню… Без помощи фанатство превратится в обыкновенное хулиганство. Просто орать и драться все-таки легче…