Илья Штемлер - Коммерсанты

— Круглый идиот, — искренне казнил себя Рафинад. — Главное, смотрела, курва, на меня, словно я — блоха, — распалялся Рафинад.

— Сулейман хвастался, что у него бабы первый сорт, из графских кровей, — продолжал веселиться Чингиз. — А так он мог бы, не выходя с Московского вокзала, собрать роту. Фирма веников не вяжет. Так что твоя Инга неспроста задирала нос, белая кость… Ладно, плюнь и разотри. Я тебе серьезное дело предлагаю.

В Апраксином дворе ночами жгли костры. Вольница начиналась после полуночи, когда жильцы, чьи окна смотрели на этот бранчливый торговый двор, укладывались спать.

Жгли костры иногородние гости, что выстаивали многодневную очередь за мотоциклами. То была давняя традиция. Еще с конца пятидесятых, когда возникла первая очередь за легковушками — «москвичами» и «волгами». С каждой новой моделью автомобиля очередь крепчала, удлинялась, вбирала не одну тысчонку горожан, особенно в начале семидесятых, когда на авторынок вырвались «жигулята». В толстых тетрадях очередники под приглядом выборного сотника отмечались ежемесячно, согласно номеру на почтовой открытке, а с приближением вожделенной цели — и два раза на день. В восьмидесятых годах очередь исчезла и распределение автомобилей передали исполкому, растащили по ведомствам, учреждениям, и автомагазину остались лишь мотоциклы и «роллеры», а соответственно и новая очередь. Товар мелковатый и трескучий, вызывающий жгучую ненависть почтенных горожан, но весьма почитаемый великовозрастными юнцами, рыбаками, жителями степей и труднопроходимых лесных чащоб. По особому распоряжению торговля этим рычащим товаром для северных регионов страны была передана Ленинграду, автомагазину, что размещался в универмаге «Апраксин двор».

Как всякая долгая затея, очередь обрастала своими историями. Ходила легенда об одном мотолюбителе из Вологды. Тот ночевал в картонном ящике до глубокой осени и спятил с ума самым натуральным образом, поехала у человека «крыша». Стал он лаять из ящика. Да так громко, что жильцы вызвали молодцов из службы отлова бесхозных животных, с Лиговки. Табор старался скрыть психа, опасаясь, что могут поломать очередь, отправить восвояси как людей, длительно живущих без прописки. И сход решил перепустить лающего мотолюбителя без очереди. Так он и укатил в свою Вологду, лая и мяукая, под завистливыми взглядами нормальных очередников. С тех пор, холодными ночами у костров, не одну голову искушала мысль повторить опыт пройдохи из Вологды. На собачий лай уже рассчитывать нельзя, могли и побить, а свежие идеи не так-то легко изобрести.

В одну из таких зябких ночей во дворе появился Чингиз Джасоев.

Он шел на манящее мерцание костра, высоко задирая ноги, чтобы не задеть чью-нибудь взлохмаченную голову, что выпирала из картонного ящика — ночлежного приюта невольного бомжа.

Как раз сегодня прошел слух, что прибыл состав с партией мотоциклов, и табор был возбужден. Днем подтянули тылы, провели бойкую перекличку. Брань, что обычно сопровождала перекличку, к ночи утихла. Табор затаился в ожидании боевого утра. В такие часы нельзя поддаваться дреме или отвлекаться на болтовню. Люди цепко следили друг за другом, ожидая от ближнего какого-нибудь подвоха. Сколько раз бывало, человек числится в середине списка, даже в конце, а глядишь, он уже за дверьми магазина, у кассы отсчитывает деньги, сукин сын. За подобное повесить мало. Нужен глаз да глаз…

Поэтому появление Чингиза в эту напряженную ночь не осталось не замеченным активистами. Тем более парень с явно кавказским говорком. А такие в игольное ушко влезут. Но Чингиз не стал пристраиваться к глухим заветным дверям магазина, а с видом человека, не очень озабоченного мотоспортом, сел в стороне на перевернутый ящик. Вскоре о нем забыли. Идея появилась у Чингиза сегодня, во время брокерской тусовки на проспекте Художников. Возникнув внезапно, она требовала немедленной реализации, такая была натура у студента-вечерника финансового института.

Костер принял несколько досок, взметнув горсть лукавых искр, ярче осветив сидящих вокруг людей. По типу лица они были людьми южными, из хлопковых и виноградных краев; привычные к теплу, они тянулись к костру активней. Но южане Чингиза не интересовали. Чингиз интересовался лесом хвойных и лиственных пород, обрезной доской, древесно-волокнистой плитой, балансом и прочим стройматериалом. Поэтому Чингиз рассчитывал на другой тип людей — северных, светловолосых, с упрямым желанием выпить, что таилось в глубине сурово прищуренных глаз. Они кучковались поодаль от костра, помалкивали, плетя в головах тугую путаную мысль о том, как бы завтра не остаться в дураках. Слишком уж ретивы южане да деньгами богаты, могут подкупить и десятника, что уводит со двора в магазин очередную группу покупателей, и милиционера, следящего, чтобы по пути в группу не затесался какой-нибудь прыткий заяц. Лесной строительный материал, который зримо виделся Чингизу за спинами северных молчунов, был еще днем предложен Чингизом какому-то посреднику под хорошие комиссионные на брокерской сходке. И тот, посредник, в свою очередь уже запродал товар другому брокеру за неплохие проценты. Товара еще не было в природе, вернее, он где-то и был, рос себе на далекой делянке, не зная о том, что уже под корень запродан и перепродан… в виде фантома, воздуха, под «честное брокерское слово». Первым объявил, что у него есть лес, Чингиз, запустил мяч в игру. Теперь надо раздобыть этот лес, или сделка, состоящая из длинной цепочки посредников, провалится… Чингиз торговал воздухом уже месяц, не заработав ни копейки. Нормальному человеку это трудно понять — зачем тратить время на пустопорожний треп…

Чингиз хорошо запомнил день, когда впервые попал на брокерский сходняк.

Накануне этого события произошла драка в ресторане «Метрополь». Схватились двое. Схватились из-за какой-то фифы. То ли они были из одной компании, то ли просто знакомы, только драка была скучная, никто более в драку не вмешивался и разнимать не пытался, а так, наблюдали со своих мест, точно нудное кино, без всякого любопытства. Молодые люди тузили друг друга неумело, осторожно пихаясь, пачкая рубахи, растягивая галстуки, тыча кулаками воздух, словно опасаясь причинить боль и получить сдачу. Некрасиво дрались, лениво. Даже ругань их звучала как-то по-старушечьи, шепеляво, без азарта. А фифа с длинным лошадиным лицом и цирковой челкой стояла в стороне и похабно хохотала, тыкая худым пальчиком то в одного полусонного гладиатора, то во второго, красуясь перед осоловевшей компанией ореолом дамы, из-за которой устроили свару мужики. В дверях появился метрдотель, оглядел несерьезных драчунов и предупредил, что вызовет милицию.