Илья Штемлер - Коммерсанты

— Слушаю вас, товарищ мэр!

— «Товарищ мэр»! — передразнил мэр. — Что у вас тут происходит, подполковник?! Полный бардак! Такое напряженное время и никого на месте.

— Я здесь был, рядом, — мертвел на глазах служивый.

— Вы должны быть не рядом, а здесь! Благодушествуете на городских хлебах! Видно, давно не месили сапогами полевую пыль, но это можно исправить! Где командующий?!

— Заседают, — совсем окостенел бедняга подполковник. — Приказал никого не впускать.

— Что?! Проводите меня к нему, черт бы побрал… В такое время, — и мэр грудью двинулся на подполковника.

— Слушаюсь! — пролепетал тот, в совершеннейшей. прострации от невиданного напора столь важного лица, и, повернувшись, зашагал куда-то на первый этаж.

Рафинаду показалось, что мэр подмигнул своей охране. Да, конечно, показалось…

— Я сейчас доложу командующему, — отчаянно произнес подполковник перед глухой дверью.

— Не стоит беспокоиться, — отрезал мэр. — Вы уже достаточно себя проявили, — и он властно отстранил ошалевшего помощника. Следом, но так же решительно бедолагу отстранили железные плечи телохранителей. В отчаянном прыжке подполковник забежал вперед и выкрикнул истерично:

— Товарищ командующий… я не пускал, а они… отказываются подчиняться.

Из-за стола, покрытого зеленым сукном, вскинул седеющую голову хозяин кабинета.

— Идите, подполковник! — произнес командующий. — Добрый день, Анатолий Александрович.

Мэр, не отвечая, пересек просторный кабинет под приглядом шести пар глаз людей, сидящих за длинным совещательным столом, и остановился у просторной тумбы, заставленной множеством телефонных аппаратов. Командующий поднялся. Невысокий, сухощавый, в ладном кителе, он смотрел на мэра острыми глазами под накатистыми веками.

— Генерал! Я прекращаю ваше заседание, — звонко проговорил мэр. — Никаких чрезвычайных комитетов на территории Ленинграда быть не может. — Мэр видел, как на лицо командующего наплывают тени. — Повода для введения чрезвычайного режима в городе Ленинграде нет, генерал. Вы что, подменяете органы законной власти?

— Помилуйте, Анатолий Александрович, — воспротивился командующий. — Все остается, как было.

— Тогда в чем ваша цель, генерал?

— Обеспечить порядок. У меня указ вице-президента, товарища Янаева, о введении чрезвычайного положения.

— Генерал! — усмехнулся мэр. — Вы прекрасно знаете, что я один из разработчиков Закона о чрезвычайном положении. У нас что? Стихийное бедствие, эпидемия? — Мэр обернулся к сидящему за столом начальнику Управления внутренних дел. — А? Полковник!

Над столом поднялся полковник, недавно назначенный на должность начальника ГУВД. Его смуглое лицо, в глубоких ранних морщинах, было смущенным. Разновеликие серые глаза устало смотрели на мэра.

— Нет, Анатолий Александрович… в городе полный порядок. Мы контролируем ситуацию, никаких деструктивных явлений.

— Тогда зачем вы здесь, Аркадий Григорьевич? — Мэр смягчил тон, он симпатизировал честняге-полковнику.

— Да вот, понимаете, — обескураженно развел руками полковник. — Вызвали. Учат, как себя вести.

— Вы должны вести себя как всегда, Аркадий Григорьевич. Идите и работайте. Я очень на вас надеюсь… И спасибо за подкрепление ОМОНа, полковник. Они были явно кстати, в аэропорту, — мэр со значением полоснул взглядом первого секретаря обкома, что спокойно просматривал какие-то бумаги.

Полковник с явным облегчением направился к выходу. В дверях он встретился взглядом с Рафинадом. И на мгновение замешкался — он прекрасно знал в лицо всех из охраны мэра. Но, видимо, решив, что Рафинад из приближенных командующего, вышел из кабинета. «Как бы мне тут не расколоться?» Рафинад отпрянул к стене и, стараясь не привлекать внимания, мягко подался в угол кабинета и присел на стул, полускрытый обильными воланами гардин.

— Вот, Виктор Николаевич, — мэр продолжал стоять. Стоял и командующий. — Все, оказывается, спокойно в граде Петровом.

— У меня приказ, Анатолий Александрович. Шифрограмма!

— Покажите.

— Не могу. Она секретная.

— Прекрасно, — подхватил мэр. — Скажите, генерал, в шифрограмме есть приказ ввести в городе Ленинграде чрезвычайное положение?

— Нет. Таких указаний нет. Но министр, по телефону…

— Стало быть, вы берете на себя всю ответственность, генерал? — не отступал мэр. — И ничем не докажете, что идете на преступление против своего народа не по своей воле, телефонный звонок к делу не пришьешь, генерал. Вы честный, обязательный человек. И этим пользуются. Вспомните о судьбе генерала Родионова в Тбилиси. Телефонные звонки погубили Родионова. Подобное ждет и вас. Завтра, когда события повернутся вспять, о звонках никто не вспомнит, кроме вас одного. Неспроста в шифровке нет и слова о вводе войск. Они подставляют вас, генерал. Вы один будете нести ответственность за все, что случится, — мэр продолжал стоять. Стоял и командующий. Тугие мысли сейчас колобродили в его седеющей голове. Каждое слово мэра раной саднило душу. — Вспомните генерала Шапошникова, в дни новочеркасских событий, в шестьдесят втором году, когда униженные, бесправные и голодные поднялись против банды негодяев. Николай Матвеевич Шапошников отказался стрелять в собственный народ. Он сказал: «Я не вижу противника!» Он все потерял, что наработал за годы, отданные армии. Но он обрел свое место в истории. Он избежал Нюрнбергского суда…

Рафинад видел внимательные лица всех, кто сидел за совещательным столом. Перевел взгляд на охрану мэра. И они были напряжены. Конечно, каждый из военных, сидящих за столом, наверняка был вооружен. В любой момент они могли объявить мэра изменником и, пользуясь особыми обстоятельствами, арестовать.

— Я призываю вас, генерал, выполнить свой долг перед народом и президентом, — мэр заложил руки за спину и приподнял подбородок в манере университетского профессора. — Вы честно служили стране, генерал, но если вы сделаете сейчас роковой шаг, впустите в город войска, вас будут считать предателем и палачом.

Даже из дальнего угла просторного кабинета было видно, как командующий вздрогнул. Он растерялся. С ним давно никто так не разговаривал. И еще здесь, в его же кабинете.

— Что вы нас пугаете, Анатолий Александрович, — произнес с места первый секретарь обкома и погладил рукой зачесанные назад темные гладкие волосы. Его всегда готовое к улыбке лицо, наверно, сформировало свое выражение еще в годы комсомольской юности.

Мэр не обернулся, он и так знал, кто говорит.

— А вы вообще бы помолчали, гражданин. Вам бы не здесь сидеть, а выбежать на площадь и кричать всем, что ваша партия не имеет к путчу никакого отношения. Присутствием здесь вы исторически уничтожаете собственную партию.