Кейси Маккуистон - Красный, белый и королевский синий [litres]

– Эй! – вскрикивает Алекс. Генри хихикает над собственной шуткой и обнимает Алекса одной рукой за плечи. Алекс прижимается к нему и тоже смеется, искренне и от всей души, и это последняя серьезная фраза за весь день. Фотограф завершает свою работу и отпускает их.

У Кэтрин, по ее словам, выдался тяжелый денек – у нее состоялось целых три встречи по обсуждениям переезда в королевскую резиденцию ближе к центру Лондона, поскольку она постепенно брала на себя все больше королевских обязанностей. Алекс видит этот блеск в ее глазах – вскоре она готова будет побороться за трон. Он решает ничего пока не говорить Генри, но ему интересно посмотреть на то, как развернется ситуация. Кэтрин целует их обоих и уходит с охраной Генри.

Сделав короткую прогулку вдоль Лонг Уотер обратно по пути в Кенсингтон, они встречаются с Би в оранжерее, где десяток членов ее команды по планированию мероприятий суетятся вокруг, выстраивая сцену. Она расхаживает взад и вперед вдоль рядов стульев, выстроенных на лужайке, в резиновых сапогах и с конским хвостом на затылке, очень кратко обсуждая по телефону нечто под названием «каллен скинк» и то, что даже если бы она действительно решила заказать его, то с какой стати ей могли понадобиться целых долбаных двадцать литров этого каллен скинка?

– Что такое каллен скинк, черт подери? – спрашивает Алекс, когда она вешает трубку.

– Суп из копченой трески, – отвечает она. – Наслаждаешься своей первой королевской собачьей выставкой, Алекс?

– Все не так уж плохо, – ухмыляется Алекс.

– Мама превзошла саму себя , – говорит Генри. – Этим утром она предложила отредактировать мои рукописи . Такое ощущение, что она разом решила наверстать пять лет своего отсутствия. За что я, конечно же, люблю ее и ценю ее попытки, но, боже мой…

– Она старается, Генри, – говорит Би. – Какое-то время она просидела на скамейке запасных. Дай ей немного разогреться.

– Знаю, – отвечает Генри со вздохом, однако в его глазах читается нежность. – Как у тебя тут дела?

– О, знаешь, – машет Би телефоном в воздухе, – это всего лишь первое плавание моего весьма спорного благотворительного корабля, по которому будут судить все мои будущие начинания. Поэтому нет. Я не чувствую никакого давления. Я лишь немного злюсь на тебя за то, что ты отказался объединить наши фонды, чтобы я смогла сбросить хотя бы половину этого стресса на тебя. Со всеми этими сборами средств во имя трезвости я рискую спиться. – Она хлопает Алекса по руке. – Эта пьяная шутка для тебя, Алекс.

У Би и Генри выдается такой же занятой октябрь, как и у их матери. Им приходится принимать множество решений в первую же неделю, как то: станут ли они игнорировать откровения о Би в электронных письмах (нет), придется ли Генри в конце концов поступить на военную службу (после нескольких дней раздумий – нет) и, прежде всего, как все это преподнести в позитивном ключе? К этому решению Би и Генри приходят вместе – основать сразу два благотворительных фонда под собственными именами. Фонд Би собирает средства в поддержку программ восстановления после наркотической зависимости по всей Великобритании, а фонд Генри – в помощь ЛГБТ-сообществам.

По правую сторону от них быстро вырастают световые распорки над сценой, на которой Би собирается этим вечером устроить концерт с живой группой и знаменитостями, стоимостью восемь тысяч фунтов за билет.

– Боже, хотел бы я остаться на шоу, – говорит Алекс.

Беатрис лучезарно улыбается.

– Жаль, что Генри был так занят подписанием бумаг с тетушкой Пеззи, чтобы выучить парочку песен, иначе мы могли бы уволить нашего пианиста.

– Бумаг? – спрашивает Алекс, приподнимая бровь.

Генри бросает на сестру молчаливый взгляд.

– Би…

– Для молодежных приютов, – договаривает она.

– Беатрис , – предостерегающе произносит Генри. – Это должен был быть сюрприз .

– Ох, – только и говорит Би, утыкаясь в телефон. – Упс.

Алекс смотрит на Генри.

– Что происходит?

Генри вздыхает.

– Ну… Мы собирались подождать с официальными заявлениями. Я бы сказал тебе обо всем после выборов, чтобы не отвлекать тебя от дел. Но… – Он засовывает руки в карманы. Генри делает так всякий раз, когда гордится чем-то, но пытается это скрыть. – Мы с мамой решили, что фонд должен быть не просто национальным, а должен функционировать по всему миру. И, в частности, особое внимание я хотел бы уделить представителям сексуальных меньшинств среди молодежи, которые остались без крыши над головой. В общем, Пез передал нам все свои молодежные приюты Фонда Оконьо. – Он слегка подпрыгивает, явно сдерживая рвущуюся наружу улыбку. – Ты сейчас смотришь на гордого отца будущих четырех международных приютов для обездоленных подростков – представителей секс-меньшинств.

– О господи. Ну ты и паршивец , – почти кричит Алекс, бросаясь на Генри и обвивая его руками за шею. – Это потрясающе! Я безумно тебя люблю. Охренеть . – Он внезапно отшатывается, пораженный. – Погоди. О боже, это значит, ты откроешь один из этих приютов и в Бруклине? Верно?

– Да, это так.

– Кажется, ты говорил, что хотел бы непосредственно работать в этом фонде? – спрашивает Алекс, и его пульс учащается. – Не думаешь, что, может быть, непосредственный присмотр за ним может оказаться полезным, пока фонд будет вставать на ноги?

– Алекс, – прерывает его Генри, – я не могу переехать в Нью-Йорк.

Би поднимает на него взгляд.

– Почему нет?

– Потому что я принц всего… – Генри осматривается и обводит рукой оранжерею и Кенсингтон, что-то бормоча себе под нос, – этого !

Би равнодушно пожимает плечами.

– И что? Это же не навсегда. Ты провел целый месяц в своем годовом отпуске от учебы в беседах с оленями в Монголии, Генри. Едва ли это будет чем-то феноменальным.

Генри пару раз шевелит ртом, как всегда, скептично, и поворачивается обратно к Алексу.

– Ну, я ведь все равно почти не буду тебя видеть, разве не так? – возражает он. – Ты ведь постоянно будешь работать в Вашингтоне, начинать свой стремительный взлет в политическую стратосферу.

Алекс должен признать, что в этом есть смысл. После всего этого года, после всего, что с ним произошло, после того, как он, наконец, вскрыл конверт со своими вполне неплохими результатами экзаменов на юридический, который ожидает его теперь на рабочем столе, Алекс чувствовует себя с каждым днем все менее и менее уверенно.

Он уже подумывает, чтобы обо всем этом рассказать.

– Добрый день, – раздается сзади вежливый голос, и, обернувшись, они видят Филиппа, одетого с иголочки и ухоженного, вышагивающего к ним через лужайку.

Алекс чувствует легкую дрожь в воздухе, когда Генри рядом с ним инстинктивно выпрямляет спину. Филипп прибыл в Кенсингтон две недели назад, чтобы извиниться перед Генри и Би за те годы, что прошли после смерти их отца, свои суровые слова, властность и постоянные придирки. За то, что под давлением своего положения и манипуляций королевы из дерганого угодника он превратился в жестокого, самодовольного придурка.