Игорь Шестков - Покажи мне дорогу в ад

— Нет, нет, конечно не исчезнет, а продолжит себе висеть. В этом и фокус. Мы находимся в особом месте. Они там о нас и не подозревают.

— А прекрасных дам — я тоже в свою комнату смогу…

— Вызывать? Разумеется. И они тоже будут одновременно обниматься с тобой и продолжат жить своей обычной жизнью по месту постоянной прописки. Больше, больше… ты сможешь, не выходя из комнаты, путешествовать по различным мирам… сможешь материализовать у себя все, что захочешь, живое и неживое, бывшее, существующее или еще не существующее, все, что сможешь представить. Можешь вызвать давно умерших людей… завладеть Лунным камнем… или погулять, например, по афинскому акрополю времен Перикла. Отыскать в старой Праге своего любимого писателя и посоветовать ему отправить в Америку не рахитичного героя, а своих собственных сестер, чтобы спасти их от любителей Вагнера. Или перелетишь лет на триста вперед и посмотришь, во что превратили твои потомки эту прекрасную планету. Время — для нас не помеха. Если будешь вызывать кого-то к себе, то постарайся не терять здравый смысл. Помнишь этого ненасытного немца, профессора из Книтлингена, ну этого… с черным пуделем? Он, ни в чем не разобравшись, никого не спросив, вызвал к себе в комнату не кого-нибудь, а саму Прекрасную Елену… да, да жену Менелая, любовницу этого идиота Париса. И тут же потащил бедняжку в постель. А потом целое столетие не знал, что с ней делать.

— А почему он не послал ее назад? В Спарту или в Трою? В Илиаду, или к Жаку Оффенбаху?

— Это не всегда позволено.

— А кто решает?

— Решает тот, чью волю исполняет монсеньор.

— Вы говорите загадками. Только… погодите, погодите… что же, вы и меня тоже так «вызвали»… а настоящий «я»… все еще там, в Берлине, или уже в банке сидит, кредитные гарантии анализирует?

— Ха-ха. Ты не потерял способность думать, Гарри, несмотря на удар по голове в мемориале. Скажем так: прежний, усталый и отчаявшийся Гарри — да, все еще там… а новый, энергичный и сильный Гарри — тут, беседует сейчас со мной. А кто из них настоящий, сам черт не разберет. Такое объяснение тебя устраивает?

Спутник мой открыл дверь моей комнаты старинным бронзовым ключом и заявил, что зайдет за мной утром. Втолкнул меня внутрь, запер дверь и ушел.

Комната моя оказалась каморкой площадью в четыре квадратных метра. Или скорее — камерой. Без окна, даже без лампы. И без мебели.

Я бы мог начать яростно стучать в дверь, звать на помощь, но не стал этого делать, а сел на полу по-турецки и сосредоточился. Мне не терпелось проверить, сказал ли мой провожатый правду.

Для начала я представил себе горящую свечу в подсвечнике.

Ничего не изменилось. Я по-прежнему сидел в темноте. Может быть, надо произнести какое-то волшебное слово?

Неожиданно для самого себя я громко сказал:

— Хватит играть со мной в кошки-мышки, господа. Или выполняйте то, что обещали, или возвращайте меня назад!

Откуда-то раздался приглушенный смех, а затем… как бы нехотя — передо мной появилась горящая свеча в серебряном подсвечнике. Следующие шаги дались мне легче. Через минуту я уже мылся под душем и тер себя намыленным мохнатым пузырем. После душа я побрился и лег на широкую, застеленную свежим бельем тахту, стоящую в середине просторной квадратной комнаты. Через три больших окна лился зеленоватый лунный свет. Я задремал.

Да, забыл упомянуть — на полу моей комнаты лежал лучший из ковров того иранца. Мягкий, толстый и с изумительными узорами. А на стене висела «Мона Лиза» и таинственно улыбалась.

— А у вас тут уютно, — неожиданно на вы сказал тот, кого маркиз называл шевалье, входя ко мне в комнату.

— И вам тоже доброго утра!

— И вид из окна замечательный! Каменные истуканы в ряд, океан… Это что же, остров Пасхи?

— Он самый. Решил немножко разнообразить ландшафт, если это позволено.

— Конечно, конечно. Тут все позволено. Приветствуется даже.

Шевалье сел в кресло, которое я ночью позаимствовал из музея Баухауза в Веймаре и пригласил меня жестом сесть напротив него.

— Не желаете ли что-нибудь выпить? У меня есть минеральная вода и виски. Двенадцатилетний. Прямо из подземного хранилища в Шотландии.

— Я вижу, вы времени даром не теряли… Даже в массажном салоне побывали и солярии. Нет, нет, спасибо, я на службе.

— Ну что же, а я выпью глоток.

— Чин-чин! Вам конечно интересно узнать, что все это значит, зачем вы здесь и почему именно вы.

— Еще вчера мне это действительно было интересно, а сегодня меня интересуют только… границы дозволенного.

— Прекрасно. О границах, кхе-кхе… я могу сказать пару слов. Должен, должен сказать.

— Валяйте.

— Как вы вальяжны. Вас не узнать. Загорелое холеное тело. Педикюр! Роскошь и здоровье развращают, Гарри, и внушают несбыточные надежды. Шелковая пижама… держу пари от Остина Рида. Золотая цепочка на шее… с двумя дельфинами… Ролекс с изумрудным циферблатом… фи. Не хватает только татуировок на руках и пирсинга на пупке. Породу человека не изменить даже самому сатане. Сейчас я покажу вам границы дозволенного. Ничего личного, не обижайтесь.

Шевалье недобро ухмыльнулся и как-то странно дернулся.

И тут же моя чудесная светлая комната уменьшилась и стала опять той темной каморкой без окон, в которой он меня вчера оставил. А я потерял свою новую пижаму, цепочку, часы и дорогие сандалии из мягкой кожи… и остался, как и был, босым, нагим, с носовым платком на чреслах. И вдобавок — я был прикован толстой ржавой цепью к осклизлому деревянному столбу с перекладиной, привинченному к одной из стен камеры.

Шевалье все еще сидел в кресле и равнодушно смотрел на меня. Освещал сцену светящийся камень с его перстня на указательном пальце.

— Да, да… все может кончиться быстро… еще не успев начаться. И наступит вечность, полная мучений. И пижаму и Ролекс надо еще заслужить. Помните это, Гарри, знайте свое место.

Я пытался освободиться, повторить то, что сделал ночью, раздвинуть камеру, прорубить окна, но мне не удалось ничего… не удалось даже ослабить цепи, глубоко врезавшиеся в кровоточащую кожу.

Прохрипел: «Подонок! Погоди, когда-нибудь сочтемся».

Попытался плюнуть ему в лицо, но во рту не было ни капли слюны.

Шевалье глубоко вздохнул, покачал головой, а потом… дернулся еще раз… и все возвратилось. И комната, и свет, и ковер, и пижама, и мое выхоленное за волшебную ночь тело, и цепочка с дельфинами.

Силы вернулись ко мне. Я был подавлен, молчал, ничего не предпринимал и наблюдал за шевалье. Тот кивнул примирительно и заговорил.

— Бон! Благодарю вас за то, что не попытались после возвращения выкинуть меня из окошка. Это мудро. Мудро потому, что монсеньор решил бы, что вы не способны к обучению и, пожалуй, оставил бы вас прикованным к кресту на несколько дней… Пришлось бы искать нового кандидата. К делу. Комната эта, как вы уже догадались, не тюремная камера, а место исполнения желаний. Все, что вы пожелаете, сбудется, произойдет, овеществится. Вы можете превратить всю вселенную в наперсток. Можете стать богом или ангелом, переспать с любым живым существом. Вы можете сказочно разбогатеть, стать президентом США или Юлием Цезарем, можете изменить историю человечества. Разумеется, вы можете заняться и малыми делами. Собрать коллекцию византийских икон или превратиться в гинеколога, ювелира или физика-ядерщика, или… прожить жизнь американского писателя. Например, Амброза Бирса.