Игорь Шестков - Покажи мне дорогу в ад

— Могу стать президентом? Прожить жизнь Амброза Бирса? Где же ожидаемое «но»?

— Приятно беседовать с умным человеком. Но… вы не должны забывать об одном правиле.

— Какое правило?

— О, очень простое правило. Некоторые бывало, наломают дров в первую же ночь, а потом убирай за ними… Сформулирую кратко. Вы будете нести ответственность за последствия того, что пожелали. За то, что осуществилось или материализовалось. Проще простого: если вы пожелали увидеть перед собой голодного дракона, вы не должны удивляться, если он набросится на вас и съест. Если вы решите разделить судьбу Амброза Бирса, то вы не должны роптать из-за неприятия ваших рассказов издателями и публикой, из-за бедности и безвестности, и должны принять как должное трагическую смерть при неизвестных публике обстоятельствах. А если вы все-таки решите превратить всю вселенную в наперсток, то не пеняйте на то, что вместе со всеми галактиками и планетами-кометами — исчезнете и вы. И у вас не будет возможности отменить свое желание.

— Понял, понял.

— Вас призвали и поместили тут, конечно, не случайно. Если вы останетесь с нами, вам придется выполнять поручения монсеньора. Не беспокойтесь, вы справитесь. А платой за службу будет проживание в этой комнате. То есть все, что вы пожелаете. И еще… во дворце шептались о каком-то грандиозном пари, заключенном между монсеньором и… и тем, имя которого не называют. Возможно, на вас поставили, не подведите… Даю вам три минуты на обдумывание. Если не хотите тут оставаться — вас сейчас же вернут на ту самую лавочку в Берлине, на который вы изволили съесть бутерброд с сыром. Воспоминание о том, что случилось после, покинет вашу голову и в десять вечера того же дня вы вместе с женой и дочками благополучно приземлитесь в аэропорту Карлсруэ-Баден-Баден, а еще через день приступите к своим обязанностям в банке.

Я не стал ждать окончания данного мне на раздумья срока.

— Хорошо, — сказал шевалье, — тогда я покину вас незамедлительно. Делайте, что хотите. Расслабьтесь и наслаждайтесь. Монсеньор позовет вас, как только вы ему понадобитесь. До свидания.

Разбудила меня назойливая муха, ползающая у меня по носу.

Я лежал на прекрасном песчаном пляже.

Отогнал муху, встал, отряхнулся, осмотрелся. Сел.

Пахло водорослями и соленой рыбой. Было жарко. Но легкий ветерок приносил прохладу и умиротворение.

Как и было сказано, я находился на острове. На островке. По виду — необитаемом.

В ширину остров был всего метров двести, а в длину километр или два. Я сидел на северной его оконечности, в трех шагах от воды.

Первой мыслью было — какой к черту остров — нам же сегодня лететь!

Как жена с дочерями получат багаж — ключи от запертых железных ящиков у меня в кармане. Хорошо еще, что авиабилеты остались у нее.

Вяло поискал в карманах ключи. Не нашел.

Возможно то, что перенесло меня сюда из Берлина, похитило их у меня. Зачем? Ради нашего старого барахла, двух новых пар джинсов для дочек, с дырками на коленях, музейных каталогов и трех дешевых сувениров с кусочками Стены, купленных женой на Центральном вокзале? Убогий автомобиль Трабант, музыкальная шкатулка, играющая Вивальди, и пластиковая телебашня.

Странно. Проверил все мои карманы. Не только карманы брюк, но и рубашки и жилета. Пропали мой мобильный телефон, очки, ключи от дома и машины, бумажник. С деньгами, банковскими карточками и паспортом.

Исчезли все вещи, связывающие меня с цивилизацией, но вместе с ними исчезли и моя сонливость, и слабость в ногах, и пятна на коже. Руки больше не тряслись, и песня Дорз перестала мучить.

В нагрудном кармане рубашки я нашел — серебряную римскую монету с изображением императора Диоклетиана. На другой ее стороне были вычеканены ворота. Откуда она взялась? Подложили дочки-шалуньи?

И кстати, как это ты разглядел портрет и надпись без очков? Странно. Неужели и зрение улучшилось? Чудо.

Крутил, крутил монетку пальцами, и думал: «Все это конечно хорошо, чудо и все такое, но если я в ближайшее время не добуду воду, то милое это приключение кончится на удивление быстро. Околею тут на острове».

Благоразумно решил не думать о смерти, а для начала — искупаться. Авось морская водичка промоет мозги.

Сбросил с себя пахнущие потом тряпки и бросился в воду как юный леопард бросается на трепетную лань.

Вода была теплой и чистой. Игрушечные волны не мешали плавать. Солнечные лучи преломлялись в брызгах тысячами разноцветных лучиков. Я плавал внутри живого, небесно-голубого бриллианта.

Появились сиреневые русалки, они приласкали меня своими нежными грудями с затвердевшими сосками и играли со мной в селезня и утку.

Неожиданно снова заговорил баритон:

— Посмотрите, как он вертится! Вы, что, дорогой шевалье, ему девочек из кордебалета послали? Даже завидно… может быть и мне искупаться?

— Вам? Почему нет? Только не испугайте его вашим париком, шпагой и кинжалом, любезный маркиз, он еще сырой, в возрасте, может и инфаркт получить. Вы же знаете этих современных людей. Слабаки и невротики. Чуть что — и в ящик.

— И не говорите!

...

Расцеловав всех русалок и наплававшись досыта, решил пройтись вдоль острова и осмотреть свои новые владения. Отправился в чем мать родила… босым. Это так сладко — разгуливать по необитаемому острову голышом!

Монетку на всякий случай положил под язык.

Глядя на пылающие синие небеса и розоватые ракушки под ногами, я внушал себе, что со мной произошло нечто прекрасное. Пусть и невероятное, и загадочное. Долгожданная перемена в моей постылой жизни.

С давно забытых студенческих времен я не чувствовал такого прилива энергии, не ощущал так остро свежесть и пряность существования. Я был счастлив. Один, голый, на необитаемом острове. Какая ирония!

То очевидное обстоятельство, что я спятил, почему-то не пугало. Не пугала и бросающаяся в глаза символичность места, куда забросила меня судьба.

Островок в Адриатике… что может послужить лучшей метафорой для моей судьбы?

Даже то, что я вероятно никогда больше не увижу жену и дочек, не страшило. С женой давно нужно было развестись, а я все тянул и тянул, непонятно зачем, портил ей и себе жизнь. Она еще молода и красива, найдет себе другого.

А дочки… дочки уже не раз давали мне понять, что я замучил их своими нравоучениями, что я неумен и беден, несовременен и смешон… и главное — мешаю им жить.

Мой родительский инстинкт протестовал, но другой, темной стороной мозга я понимал, что они правы. Что мое ежедневное присутствие в их жизни — для них обуза.

Остров мой был плоским как дно плоскодонки. Как я сам, как моя жизнь. Метра полтора выше уровня моря.