Ян Козак - Святой Михал

Энергично шагая, он пересек площадь, миновал белый сельский храм. Перейдя дорогу, ведущую на виноградники, свернул в проулок, ведущий к дому священника. У калитки ему повстречалась пани Маркова. Она собиралась уходить.

У Павла Марко, духовного пастыря подавляющего большинства поречан, было удивительное прошлое. Когда-то он работал продавцом в магазине тканей в Прешове. Отмерял шелка, поплин, мадаполам на пододеяльники, бархатные ленточки и пользовавшийся самым большим спросом ситец. Но в самом начале пятидесятых годов произошло памятное событие — униатская церковь в Чехословакии приняла решение присоединиться к православной. В ту пору государственная власть вела борьбу с католическим клиром, слишком уж преданным Ватикану, и искала более верного союзника среди духовенства. Но часть растерявшихся униатских священников после этого решения трусливо покинула свою паству. В одно прекрасное утро верующие проснулись уже как прихожане другой церкви, и к тому же без пастырей. Их охватила паника, и католики, пользуясь этим, старались наловить в мутной воде побольше рыбки. Возникла опасность, что первоначально благое намерение приведет к противоположному результату. На помощь православной церкви пришли, однако, представители власти. Они решили послать ей подкрепление. Вот тогда-то областной комитет партии вызвал несколько десятков человек, в том числе и Марко, и настоял на том, чтоб они стали служителями церкви. Так после долгих и мучительных уговоров стал священником и Марко. Сперва это ему действительно претила, потому что он всегда проявлял полное равнодушие к религии. Но, поскольку Марко был дисциплинированным и преданным партийцем, он все же согласился и поехал на специальные курсы, где обучался несколько недель. А затем в один прекрасный день появился со своей женой в Поречье, поселился в опустевшем доме приходского священника и принялся выполнять его обязанности. Так нежданно-негаданно изменилась вся жизнь Павла Марко. Покорность, с какой он принял эту перемену, примерное усердие, с каким он выполнял свой долг, делали Марко близким образу тех святых, о которых рассказывалось в «Житиях». Злые языки не раз перемывали ему косточки — в Поречье жили ведь и безнравственные безбожники-атеисты, и католики. Последних, к счастью, в селе было немного: ведь им приходилось ходить по шоссе или по проселочной дороге за четыре километра в мочаранский костел.

Мягкая, теплая улыбка Марко почти мгновенно вызывала доверие; его серо-голубые глаза всегда были полны понимания. Он прочувственно дарил прихожанам утешение божьим словом во время проповедей и праздничных обрядов, на крестинах, именинах и во время таких печальных событий, как похороны. В любое время он охотно навещал больных. Его сочный, мелодичный голос способен был обличающе греметь, а вслед за тем мог звучать тихо и проникновенно. На свадьбах, крестинах и в других подобных случаях, когда гостеприимные прихожане стараются блеснуть своей кухней и запасами кладовой, Марко был неизменно веселым, жизнерадостным сотрапезником. Благодаря этим качествам ему быстро удалось преодолеть сдержанность, с которой его приняли вначале прихожане, а также избежать различных ловушек и обид. Совершенно неожиданно он добился в Поречье больших успехов. Время от времени на его проповеди, особенно в большие праздники, являлись даже заблудшие души из Мочаран. Со дня его приезда в село прошло лишь несколько лет, а всем уже казалось, что Марко живет здесь с незапамятных времен, с самого своего рождения. За эти несколько лет Марко успел основательно отремонтировать храм, так что дом господень ослепительно сверкал на солнце белизной, да и внутри его царили благолепие, порядок и чистота. Он внес кое-что новое, может быть, и незначительное, но заметное в благоустройство приходского дома — двор у него понемногу, но постоянно пополнялся домашней птицей; он держал голубей и развел пчел; расчистил и тщательно обработал большой сад, примыкавший к дому. За несколько лет Марко, можно сказать, обзавелся всем, что только было нужно ему для жизни и полного довольства. Казалось, жить бы ему да жить здесь долго и счастливо, как вдруг произошло событие, которое выбило его на какое-то время из колеи и внесло смятение в его душу.

Однажды Марко ни с того ни с сего снова вызвали в Прешов, в областной комитет. Развернулась борьба против религиозного мракобесия, и ему вдруг пришлось решать, где, собственно, его место. Пожалуй, никогда и ничто еще не приводило его в такую растерянность. Он решительно не понимал, да так и не понял, почему одни и те же люди послали его, чтобы он служил Делу как пастырь духовный, а потом вдруг стали отвращать его от этого. Марко встал на дыбы. Вполне довольный своей жизнью в Поречье, благодарный прихожанам за их привязанность, он решил остаться там. Разошелся с товарищами по партии он, правда, по-хорошему — пообещал впредь оказывать им всяческое содействие и сотрудничать с властями. С той поры, однако, на него время от времени находила странная тревога — он будто утратил в чем-то уверенность. Возможно, его одолевали угрызения совести и он сожалел о своем решении или, может быть, его угнетало моральное обязательство избегать по мере возможности каких бы то ни было столкновений со светскими учреждениями. В те минуты, когда его мучила совесть, он старался держаться в тени и во всем проявлял большую осторожность.

Впрочем, в последнее время в Поречье, к счастью, ничего особенного не происходило, урожаи были хорошие, и жизнь членов кооператива становилась все лучше и лучше. Марко располнел, округлился, отрастил брюшко и ходил вразвалку.

Он как раз обедал, когда кто-то постучался; открылась дверь, и вошел Вилем.

Марко испуганно вскинул брови. Обычно Вилем не заходил к нему домой. Когда нужно было что-либо обсудить, они встречались в национальном комитете. Значит, случилось что-то чрезвычайное. Священник вопрошающе глядел на Вилема. Незаметно отодвинув тарелку, кивком пригласил его сесть.

— Да вы ешьте, — просто, на удивление дружеским тоном сказал Вилем. Он до малейших подробностей знал прошлое Марко и, не скрывая, смотрел на него свысока. Но сегодня Вилем даже улыбался. — Времени у меня достаточно, я подожду. И принесла же меня нелегкая именно сейчас, ну что бы мне прийти чуточку позже.

Марко помедлил. Потом несколько неуверенно, сделав жест, который мог означать извинение, принялся за еду. Это давало ему возможность подумать, и он лихорадочно стал перебирать в уме все события последнего времени. Тщетно, однако, ломал он голову над тем, что же могло заставить Вилема прийти к нему. Указав взглядом на тарелки, он пояснил: