Ян Козак - Гнездо аиста

— Плавчан сдрейфил, — сказал Демко. — Пошел на попятную.

— Плавчан? — переспросил Иван. — Значит, и Плавчан?

— И вы хотите после всего, что произошло, начать снова? — всхлипывая, заговорила Эва. — Прошу тебя, Иван, прошу! — Голос ее зазвенел и сорвался.

Даже в тусклом свете керосиновой лампы Павел видел, как она замерла и крепко сжала губы. В ее лице не было ни кровинки.

— Ладно, — сказал Иван, — значит, и Плавчан. Ты только послушай, Эва. Ведь, кроме Плавчана, все записались снова.

— Боже мой, — шептала она. — Ты хочешь… Да ты с ума сошел, — закричала она. — Теперь? После всего?

— Успокойся, Эва, — сказал Иван тихо. — Мы не можем поступить иначе. У нас только один путь: сохранить что возможно и начать сначала.

— Вы хотите, чтоб вас в порошок стерли? Этого добиваетесь?

— Да успокойся же, дай нам поговорить, девочка, — тихо сказал Иван и, подмигнув Эве, снова повернулся к Демко и Павлу.

— Надо сторожить свинарник. Они, видимо, считают, что мы проиграли окончательно.

— Не беспокойся, будем сторожить, — сказал Демко.

— Там отец, Канадец и Петричко, — добавил Павел.

— Петричко? — удивился Иван.

— Он только что вернулся из Горовцов, — сообщил Демко. — Но пока ничего не рассказывал.

Павел снова поглядел на Эву. Она стояла босая, в рубашке и юбке и словно окаменела. Из-за ее плеча выглядывала Илона. Обе смотрели на них с ужасом.

Когда Павел вошел в дом, Илона от неожиданности вздрогнула. Она приехала к нему с доктором сразу после того, как он осмотрел Ивана. У Ивана доктор задержался, потому что тот наотрез отказывался ехать в больницу и его никак не могли уговорить. И хотя они задержались, Илона была уверена, что Павел в постели. Его надо было как следует осмотреть и сменить повязку, ему необходим был полный покой. Но дома его не застали, доктор уехал, а она вернулась к Ивану. Через час Илона снова забежала к Копчикам и узнала только, что Павел еще не приходил. Было уже поздно, и Эва пригласила ее переночевать. Илона дремала, когда раздался стук в дверь.

— Ты представляешь, что теперь будет? — глядя на Илону, шептала Эва. — Видели, что у нас на заборе намалевали? А что по всей округе делается? Безумцы вы! Ох, безумцы, — продолжала она прерывающимся, полным отчаяния голосом. — Господи Иисусе! Так, значит, опять все сначала!.. — Она смотрела теперь не на них, а поверх их голов куда-то в угол комнаты. — Вы уже все забыли? Ведь они нас… господи, кривда всегда живуча.

Услышав эти слова, Павел почувствовал озноб, рана под повязкой стала пульсировать. А может быть, Эва права? — с горечью подумал он. Сколько потребуется времени и сил, чтобы Трнавка снова пошла по общей борозде! Будь мы помудрее… ведь правду не вобьешь людям в голову насильно. Теперь ты это знаешь. Хорошо знаешь, черт возьми. Если бы мы не наделали столько ошибок, то теперь Резеш был бы с нами. Резеш мог быть на месте Сливки или Гудака. Или Канадца. Канадца ты поменял бы на него? Нет. Да что об этом говорить. Мы могли бы быть на коне, резвом, оседланном коне. А теперь лежим у него под копытами в пыли и грязи. Все было бы по-иному, если бы…

Черт бы побрал эту «передвижную весну» и всех дураков вокруг нее. Без нее мы бы достигли своего скорее, раз правда на нашей стороне. Ты сомневаешься в этом? Нет. И все-таки это гиблое дело — начинать все сначала, ведь конь нас сбросил.

К чертовой бабушке. Перестань ныть! Ты встанешь и оседлаешь коня. И проверишь ее — свою правду, если ты хоть чего-нибудь стоишь, ведь ты сам ее выбрал. Раз ты сказал себе: закрывать глаза ни на что не буду, значит, смотри в оба. В конце концов, время покажет, что нужно нашей стране, чтобы двинуться вперед. А что надо тебе? Только не поезд. Понимаешь? Никакого поезда.

— Они втроем останутся в свинарнике? — спросил Иван. — Сегодня ночью надо сторожить как следует.

— И я пойду, — сказал Павел. — Но прежде надо поесть. Нет ли у тебя чего-нибудь? — спросил он у Эвы.

Она посмотрела не него и покачала головой. Плечи у нее вздрагивали.

— Приготовь ему что-нибудь, Эва, — сказал Иван. — Свинарник наш, — помолчав, взволнованно заговорил он снова. — Мы его не отдадим…

Он сунул правую руку под подушку и вытащил пистолет.

— Эва достала его из сундука и дала мне. На всякий случай. Поди-ка сюда.

Иван протянул пистолет Демко.

— Ну что ты, — смущенно пробасил Демко, — нам эта штука не понадобится.

— Как хочешь, — сказал Иван. — Я тоже думаю, что не понадобится. Но на всякий случай лучше возьми. Чем черт не шутит.

Демко стоял как вкопанный.

— Господи боже мой, так, значит, все сначала? — не унималась Эва.

— Иди, Эва, и собери им чего-нибудь поесть, — сказал Иван устало, по-прежнему держа пистолет в вытянутой руке.

Это был тяжелый девятимиллиметровый парабеллум, оставшийся у Ивана еще с тех времен, когда он сражался в партизанском отряде против фашистов.

Заросшая щетиной физиономия Демко сохраняла то же непреклонное выражение. Только голову он немного нагнул, словно ее оттягивал книзу заплывший правый глаз с большим сине-красным кровоподтеком. Потом Демко сказал:

— Хорошо, Иван. Хорошо, что он у тебя есть. Пока оставь его себе. Если понадобится, я возьму.

Павел вымученно улыбнулся. Он был страшно утомлен и обессилен, но прежнее облегчение, разлившееся по телу приятным теплом, не оставляло его.

Итак, ты снова ввязался в это дело, подумал он. Снова влип.

Эва поплелась к плите.

Илона смотрела на него пристально, все еще удивленно, но уже с любопытством.

Встретив ее взгляд, Павел растерялся.

— Может, ты ему полечишь глаз? — пошутил он, кивнув в сторону Демко. — Теперь мы оба тут, Илона.

— Павлина, дай мне кофе и приготовь почту.

Гойдич, как и год назад, сидел у раскрытого настежь окна своего кабинета. Вот и снова весна, и снова распевают птицы. Жизнь неистребима, думал он. Что это — скворец или дрозд? Дрозд. Удивительная весна в этом году. Зима была долгой, снегу выпало мало, и ветер почти весь его разметал. До конца марта в поле нельзя было выходить — земля промерзла насквозь. И вдруг это неожиданное тепло. На Лаборце ребятишки уже загорают. Это в апреле-то.

В кабинете на первый взгляд ничего не изменилось. Но только на первый взгляд. Тот же пропахший табаком зеленый прямоугольник стола заседаний, та же мебель. На стене — профили Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. Рядом — карта. Тот же сейф, а из-за приоткрытой обитой дерматином двери слышен голос Павлины.

— Почту еще не приносили. А кофе готов.

Она вошла и поставила перед ним чашку.

— Спасибо. И никого пока сюда не пускай, я хочу выпить кофе спокойно, — сказал он, глядя на Павлину.

Она все такая же хохотушка, но по утрам, видимо, чувствует себя не очень-то хорошо, подумал он. Только что вышла замуж и уже ждет ребенка. От Янчи, его шофера. Вот уже пять месяцев, как была свадьба, рожать будет. Гойдич был тогда чернорабочим на химкомбинате, но она все же послала ему приглашение и принесла свадебных пирогов. Она рада, что я вернулся, рада, что снова работает со мной.