Ян Козак - Гнездо аиста

На мгновенье, во всяком случае так ему показалось, ее глаза вспыхнули и заискрились. На какую-то долю секунды. Золотистые глаза, напоминающие освещенный солнцем янтарь. Но тут же взгляд ее стал напряженно-испытующим.

— Павел! Откуда ты взялся?

Они пожали друг другу руки. Он хотел было задержать ее ладонь в своей, но Илона высвободила ее.

— Я тебя жду, Илона.

— Меня? Может, тебе опять разбили голову? — рассмеялась она.

— Нет, не разбили.

— В самом деле? — Глаза ее снова вспыхнули.

Раньше Павел никогда не испытывал стеснения в ее присутствии, а теперь, глядя на нее, растерялся. Павлу казалось, что в теплом, веселом свете утреннего солнца, лучи которого падали на волосы Илоны, она вся сияет. У нее открытое смуглое лицо. Стройные ноги в босоножках цвета зреющей пшеницы. У Павла сжалось сердце. Значит, Илона уже загорала. И, конечно, не одна. Но с кем?

— Я хочу… мне надо поговорить с тобой, — сказал он.

— Ну и время же ты выбрал, Павел! Я спешу. Как раз сегодня проспала. — Она засмеялась.

— Но я, Илона…

Их разговор прервала пожилая толстая женщина в платке, видимо, хорошо знавшая Илону. Она спросила, принимает ли сегодня доктор Моравчик. Павел про себя выругался. Черт возьми! Только этой бабы сейчас не хватало!

— Да. Он принимает утром, — ответила Илона, обрадовавшись, что хоть на минуту может прервать разговор с Павлом.

Она была смущена. Но не тем, что стоит с ним перед толпой пациентов, которые смотрят на нее и ждут, когда же она наконец войдет. Действительно, ей уже пора быть в кабинете. И все же она никак не могла уйти от Павла, не могла понять, что с ней происходит. После тех событий она еще дважды приезжала с доктором в Трнавку, но ни разу не заставала Павла дома. Оба раза она передавала ему через мать и через Ивана, чтобы он показался врачу. Целую неделю напрасно ждала его в поликлинике. У нее пропал аппетит, все валилось из рук. Потом она заставила себя не думать о нем, ходила в кино, почти каждую субботу бывала на танцах. В Горовцах Илона была предоставлена сама себе. Ее ничто не связывало, и так как ей не приходилось теперь после работы помогать в поле и по хозяйству, у нее вдруг оказалась уйма свободного времени. Непривычная свобода сперва ее опьянила, она не могла ей нарадоваться. Как это не похоже на жизнь в Трнавке! Теперь ей не надо притворяться, ни перед кем не надо склонять головы. Забыть! Забыть Трнавку, прошлую жизнь. Как все переменилось с того момента, когда она убежала из родного дома в Горовцы. Она теперь совсем другая и на многое смотрит по-иному.

Однажды на вечеринке во время танца, под дикий грохот цимбал и визг цыганских скрипок, в толчее разгоряченных тел, среди выкриков и хохота, парень, с которым она танцевала, крепко обнял ее за талию, прижал к себе. Голова у Илоны закружилась, она вырвалась из его объятий и убежала домой. В комнате она бросилась на кровать, уткнулась в подушку. Слезы хлынули, как весеннее половодье. В Илоне была такая жажда жизни, столько силы! Она не знала, что делать с собой, Ей хотелось плакать, кричать, кусать подушку.

Мужчины часто провожали ее взглядами. Она это замечала. Они прямо липли к ней. Порой это ее, пожалуй, развлекало и она даже не опускала глаз. Но во время танца, когда парень крепко обнял ее, в ней пробудилось воспоминание о Павле. Чего только не передумала она с тех пор! Сколько раз ей хотелось бежать к нему, и сколько раз она мысленно гнала его от себя. Потом она от кого-то услышала, что Павел надолго уехал. За все время он ни разу не показался, не дал о себе знать. В конце концов, после долгих недель ожидания, после того, что она о нем узнала, после стольких ночей, когда ее терзали сомнения и одиночество, сердце ее охладело, и она перестала думать о Павле.

И вот теперь он стоит тут и ждет ее.

— Мне надо поговорить с тобой, Илона, — повторил Павел и, глубоко вздохнув, посмотрел на ее губы. Они были крепко сжаты. Что она ему ответит?

Губы Илоны дрогнули, но она ничего не сказала. Лучше бы ей уйти. Да, уйти. Что она может хотеть от него, чего ей ждать? Свалился как снег на голову. Поговорить, видите ли, хочет. Нет. Она достаточно из-за него настрадалась.

— Тебе что-нибудь нужно? Кто-нибудь заболел? — спросила она. В ее голосе звучали насмешливые ноты.

За окном прогрохотал грузовик, и кто-то крикнул:

— Привет, Илона! А я думала, что ты уже наверху. Идешь?

Павел тяжело вздохнул. Молодая женщина остановилась возле Илоны и мельком взглянула на Павла. Скорее всего, она приняла его за пациента, отошла на несколько шагов и стала ждать Илону.

— Илона… — сказал Павел и сам удивился, какая настойчивость звучит в его голосе.

Илона тоже почувствовала это и с любопытством взглянула на Павла. Воцарилось сосредоточенное, испытующее молчание. Но длилось оно недолго. Илона отвела глаза, пригладила рукой волосы. На макушке они были у нее стянуты и свободно падали на спину.

На солнце волосы Илоны отливали яркой бронзой. Своим цветам они напоминали шерсть рыжего жеребенка. И ее молодое и гибкое тело тоже напоминало Павлу жеребенка. Рыжик! Она и в самом деле красива, подумал он.

— Мне пора, как видишь, — сказала она, пожав плечами. — Если снова разобьешь голову, приходи. — Улыбка у нее получилась вымученной. Она повернулась и, не оглядываясь, поспешила к приятельнице, которая ждала ее. Ей хотелось наказать и его и себя.

Павел остался на тротуаре с букетиком фиалок в руке, который так и забыл отдать.

Сердце у него громко стучало, уши заложило, Илона ушла, но глаза ее до сих пор обжигали его.

Что же делать? Проклятье. Может, остаться в Горовцах и подождать, когда Илона будет возвращаться о работы?

У Гойдича в этот день было множество дел. Поэтому до Трнавки он добрался только к вечеру. В национальном комитете он уже, конечно, никого не застал. Деревня казалась обезлюдевшей. Тогда Гойдич поехал к свинарнику. Дорога была разбита, вся в ухабах, с глубокими следами от колес повозок и гусениц трактора.

Двери свинарника оказались открытыми. Гойдича сразу обдало тяжелым духом. Изнутри доносился такой громкий визг, что Гойдич мог выйти незамеченным, если бы не залаял пес, привязанный к двери.

— Куш, — прикрякнул на него Гойдич.

Шофер поднял с земли щепку и швырнул ею в пса.

— Оставь собаку в покое, — остановил шофера Гойдич. Пес залаял еще отчаяннее.

В дверях показался Демко. Увидев Гойдича, он заулыбался и стал успокаивать пса.

— Пошел! Пошел в будку, Илушка. Это свои. Слышишь! Да иди ты к черту. Ну что с тобой? — Он наклонился, почесал пса за ухом, и тот успокоился.

— Хороший сторож, — сказал Демко. — Был у нас еще один, но его недавно отравили. А мы тебя ждали. Приехал посмотреть нашу крепость? — Глаза Демко весело блеснули.