Дмитрий Бавильский - Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах

Вс, 19:54 : Парма совсем уже странный город. Даже в сравнении с Феррарой.

Вс, 21:05 : Главные специалитеты Пармы – два художника, работы которых разбросаны в основном по церквям. С них и начну (ну а потом залакирую впечатление пинакотекой).

Вс, 22:05 : Три разных недостроенных здания в центре Пармы объединили коридором Оттавио, так и вышло Палаццо Пилотта. В одном из его крыльев – важная для меня картинная галерея. Предвкусие

Имя Пармы, города, куда я мечтал попасть с тех пор, как прочел «Пармскую обитель», представлялось мне ровным, гладким, лиловым и мягким; если мне рассказывали о доме в Парме, где мне предстоит остановиться, когда я туда поеду, – я радовался, представляя себе, как буду жить в ровном, гладком, лиловом и мягком жилище, не имеющем ничего общего с домами в других итальянских городах: ведь я воображал его только с помощью этого веского слова Парма, в которое не проникает воздух извне, слова, которое я сам напитал стендалевской нежностью и отблеском фиалок…

Марсель Пруст. «В сторону Свана». Перевод Елены Баевской По следам Стендаля

Исследователи, даже самые лояльные автору (шила в мешке не утаишь), обязательно фиксируются на том, что Парма в романе «Пармская обитель» 154полностью придумана и не имеет никакого отношения к реальному городу.

Башня Фарнезе, мощная королевская тюрьма, напоминающая архитектурные каприччо то ли из «Тюрем» Пиранези (в меньшей степени), то ли из раннего де Кирико (стилистически более точная ассоциация), с которой в «Пармской обители» связаны основные события второй части, в действительности никогда не существовала.

Между тем списанная с Замка святого ангела в Риме, именно башня Фарнезе зафиксирована здесь максимально подробно, тогда как весь прочий город обозначен кое-как, без особого усердия. Впрочем, и за этой на раз придуманной топографией, возникающей из легких штрихов и еле заметных касаний авторской кисти, следить крайне интересно.

На расстоянии десяти минут езды от города, к юго-востоку, вздымается пресловутая, столь известная в Италии крепость; ее огромная башня высотой в сто восемьдесят футов видна издалека. Стены этой башни, воздвигнутой в начале XVI века герцогами Фарнезе, внуками Павла III, по образцу мавзолея Адриана в Риме, так массивны, что на верхней ее площадке даже построили дворец для коменданта крепости и новую тюрьму, названную башней Фарнезе. Тюрьма эта была сооружена для старшего сына Рануция – Эрнеста II, вступившего в любовную связь со своей мачехой, и славилась по всей стране своеобразной красотой. Герцогине захотелось осмотреть ее. В день, когда она посетила крепость, стояла палящая жара, но на верхушке башни, высоко над землей, веяло прохладой, и это так восхитило герцогиню, что она провела там несколько часов. Для нее с готовностью отперли все залы… (125) Поэзия и неправда

Позже в эту вымышленную башню заточат Фабрицио, племянника герцогини и главного героя «Пармской обители», который сбежит оттуда с помощью тетушки, так как она, совершенно справедливо, приревнует Фабрицио к дочери главного тюремщика.

И тогда башня Фарнезе, помогающая понять механизм фантазии Стендаля, где правда (сюжет «Пармской обители» взят из исторических хроник) смешана с градостроительными грезами восприятия Пармы, точно передающими ее дух, станет еще более реальной.

Как мы уже говорили, в первый день заключения Фабрицио сначала отвели во дворец коменданта – небольшое красивое здание, построенное в прошлом веке по рисункам Ванвителли на площадке гигантской круглой башни высотою в сто восемьдесят футов. Из окон этого маленького дворца, торчавшего на огромной башне, словно горб на спине верблюда, Фабрицио увидел поля и далекие Альпы; он следил взглядом, как бурлит у подножия крепости быстрая река Парма, которая в четырех лье от города поворачивает вправо и впадает в По. Она светлыми полосами мелькала меж зеленеющих полей, а вдали, за левым ее берегом, он ясно различал каждую вершины альпийской гряды, замыкающей Италию с севера… (315)

Широкую картину, открывающуюся из окон красивого комендантского дворца, в южном углу заслоняла башня Фарнезе, где спешно приготовляли камеру для Фабрицио. Эта вторая башня, как читатель, вероятно, помнит, тоже находившаяся на площадке главной башни, была построена в честь наследного принца, который, в отличие от Ипполита, сына Тезея, не отверг чувства своей юной мачехи. Принцесса скоропостижно скончалась, а принц получил свободу через семнадцать лет, когда взошел на престол после смерти отца.

Башня Фарнезе, куда через три четверти часа препроводили Фабрицио, подымается весьма уродливым наростом футов на пятьдесят над площадкой главной башни и снабжена множеством громоотводов. Принц, недовольный своей супругой, соорудив эту темницу, заметную отовсюду, возымел странное желание убедить своих подданных, что она существовала с давних пор, и поэтому дал ей название башня Фарнезе . О постройке запрещалось говорить, хотя со всех сторон Пармы и окрестных равнин было видно, как каменщики кладут глыбу за глыбой, воздвигая это пятиугольное сооружение. В доказательство его древности над входной дверью, шириной всего в два фута и высотою в четыре фута, водрузили великолепный барельеф, где было изображено, как знаменитый полководец Алессандро Фарнезе заставил Генриха V отступить от стен Парижа. Нижняя часть башни Фарнезе, так выигрышно расположенной, представляет собой помещение длиною по меньшей мере в сорок шагов и соответствующей ширины; все оно загромождено колоннами, весьма, однако, приземистыми, ибо высота этой обширной залы не более пятнадцати футов. Она отведена под кордегардию, а на середине ее, вокруг одной из колонн, вьется легкая, ажурная винтовая лестница из кованого железа, шириной всего два фута.

По этой лестнице, дрожавшей под тяжелыми шагами конвоиров, Фабрицио поднялся на второй этаж, состоявший из великолепных покоев, высота которых превышала двадцать футов. Когда-то они были с большой пышностью убраны для молодого принца: он провел там семнадцать лет – самую цветущую пору своей жизни. В дальнем конце этого этажа новому узнику показали роскошно отделанную часовню: стены ее и сводчатый потолок были облицованы черным мрамором, вдоль стен, отступая от них, шел стройный ряд черных колонн благороднейших пропорций, а сами стены украшены были множеством исполинских черепов, мастерски изваянных из белого мрамора и покоящихся каждый на двух скрещенных костях… (316–317)

В сюрреальной подробности этого фантазийного описания, которое сложно прервать, столь напористо оно течет, постоянно меняя грани грезы, мне видится сюрреальный стиль «Побережья Сирта» Жюльена Грака. Особенно доставляют удовольствие многочисленные, но бесполезные цифры.