Дмитрий Бавильский - Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах

В отличие от «эпифаний» содержательного настоящего, которые не могут носить плановый характер, содержательное время эстетического переживания хронометрировано и четко организовано. Мы вступаем в эстетическое настоящее не посредством действия, а посредством прекращения действий…

Короче, настоящее – это не миг между прошлым и будущим, но отрезок одного действия, которое, как дорога в Венецию из аэропорта, может тянуться около часа, при любой погоде проводимого внутри пейзажей, исполненных акварельными красками в переходах полутонов воды и неба, волн, меняющих окрас лагуны и линии горизонта, на которой возникают поначалу размытые очертания города с кампанилами и лучезарными куполами.

Так как полет – одно сплошное настоящее, которое может не закончиться с приземлением и выходом из замкнутого салона (белого, будто медицинского), но продолжать длиться, пока ходишь по Марко Поло и даже когда садишься в вапоретто. Можно длить агрегатное состояние полета или же переключиться на новое – отчаливающее от пристани. Тем более что это плаванье (проще всего сравнить его с ладьей Харона, везущего людей совсем уже на иной берег) оказывается чистой феноменологической редукцией, сколь чувственной, столь и головной. Острой как бритва, прохладной и стальной – как гладь лагуны, нарушаемая бриколами, точно специально придуманными, дабы лишний раз подчеркивать вневременную суть водного прибытия.

Путь в Венецию (как и из нее) проходит целый спектр незаметных градаций и степеней «очищения». Пристань, первые минуты водного полета, когда ботик медленно нащупывает путь, выложенный бриколами, и встает на него, затем прямая дорога посреди лагуны, мимо небольших островов и захода на остановку в Бурано (или Мурано? Все время путаю). Отсюда и до Сан-Микеле недалеко, а где кладбище, там уже и Фундамента Нуова, постоянно наливающаяся конкретикой при приближении к причалу.

Некоторые на глазах превращаются из пассажиров и туристов в людей, другие, напротив, выращивают внутри своих телесных форм конфигурации бессмысленных фланеров. Смотреть за людьми нужно на протяжении всех этих стадий, которые одновременно сплачивают прибывших ожиданием общего будущего в городе, непредсказуемом и желанном, но и рассекают коллективное тело на отдельные щупальца. Ведь судьба в этом городе у каждого своя. Кто-то ищет дежурного набора открыточных видов и действий («Что нужно сделать в Венеции?», «Десять обязательных мест, которые вы должны посетить»), кого-то волнует встреча с квартирной хозяйкой. У одних в этом городе есть знакомые, про других в венецианском поточном потоке не подозревает ни одна живая душа.

Японские девушки, похожие на кукол, восторженные и не скрывающие восторга за полями панамок. Не выпускают камеры из рук, бегают от одного открытого окна к другому. И одинокий азиат с большим фотоаппаратом, сумеречно серьезный, занял самую удачную позицию для съемки – на открытой площадке, где его качает вместе с корабликом. Но он, как при исполнении, не обращает внимания на сложности, постоянно прицеливаясь на чаек, сидящих на бриколах, на извивы лагуны или же на причалы проезжаемых островков. Транжирит «пленку», точно последний день живет, не знает еще, каким фотографическим изобильем горазда Венеция.

Американские пенсионеры, муж и жена, взявшись за руки, незаметно приветствуют осуществление давнишней мечты. Сдержанная арабская семья, взявшая в дорогу младенца, наблюдает то за ними, то за струящимся городским ландшафтом, похожим на видение.

Пара молодоженов из Европы, отправившихся в романтическое путешествие. Для них Венеция выкрашена розовым и украшена кружевами.

В толпу только что прибывших обязательно попадает кто-то из местных, кому поездка в аэропорт или из аэропорта – служебная необходимость. Всем видом своим он показывает, «как эти покрывала мне постылы…», а приезжие и вовсе мешают жить, засиживая чужую территорию.

Мне такое поведение уже знакомо – ведь вапоретто управляют, впускают и выпускают пассажиров, точно такие же потухшие изнутри матросы (?), демонстративно ленивые и будто бы перманентно простуженные. Им интересно только друг с другом, они давно уже постигли науку раздвижения настоящего и теперь вовсю козыряют этим перед вновь прибывшими.

Дорога из города в аэропорт намного быстрее – ведь все уже было, случилось, вот-вот должны объявить посадку. Степени отчуждения пропускают через себя людей в обратном порядке. Сначала мы полны городом, его плотностью, неувядаемым тургором, блеском нестандарта.

Со всеми этими музеями и важными городами-огородами важно то, что они не меняются, с ними ничего не происходит, кроме реставрации, то есть попытки сохранить их в том же виде, в каком мы их получили. Мы меняемся, течем, наше восприятие петляет, усложняется или, напротив, опрощается, а они нет.

Затем Венеция начинает ослаблять свои щупальцы и пластика беглецов меняется, обмякает. И у китайских молодоженов, через слово поминающих Фундамента Нуова, и у другой арабской семьи, путешествующей с ребенком (их мальчик пускает слюни, и это должно умилять соседей).

И у готически острых немцев, не отпускающих свои чемоданы.

И у меня, кстати, тоже. Начинаю настраиваться на самолет, и доля Венеции в организме съеживается.

Потом будет последний взгляд на купола и кирпичные бока Сан-Дзаниполо и моей любимой одинокой Джезуити. Они стоят параллельно набережной, фасадами в город, поэтому сейчас можно увидеть только их правые стены, возвышающиеся над местными улицами, словно они – трамваи, загнанные в депо на помывку.

Венеция смывается, как накипь. Я длю ее в себе, удерживаю как могу, но все меня отвлекает – до сих пор я побаиваюсь летать, хотя, конечно, на самолеты распространяется не только юрисдикция, но и карма стран, их содержащих. Так что на этот раз все будет хорошо.

Сан-Микеле, неизбывно настаивающий на своем молчаливом присутствии все время, пока живешь в Каннареджо, промелькнул сбоку, точно панорама, скомканная не вовремя оборвавшейся кинопленкой (так и вижу, что она плавится, пуская пузыри), дальше прибытие, выгрузка чемоданов.

Марко Поло теперь иной. Его перестроили, обновили. Вытянули в сторону лагуны. Раньше к пристани нужно было идти по улице, но под навесом, теперь из залов прибытия-отбытия спускаешься сразу на причал, накрытый крышей.

Мощные столбы держат над лодочками второй этаж.

Теперь это рама с видом на воду, на путь туда и обратно.

Жаль, конечно, что четыре года назад я не решился остановиться и зафотографировать его предыдущее состояние, слишком уж он был непрезентабельный, как автомойка в районном центре.

Взлетная полоса параллельна каналам. При взлете из Венеции есть один аттракцион мирового значения, когда город оказывается под тобой как на карте. Точнее, равный размерами карте, но при этом подробный, как 3D-модель: все ж видно, и фасады, и каналы, и даже гондолы в них. Только длится это чудо меньше минуты: «Боинг» набирает высоту, и последнее видение улиц, похожих на дактилоскопический узор, быстро скрывается из глаз. Хотя самолет еще долго летит над запрудами лагуны, пока высота не перещелкивает медиум и акварель превращается в гуашь.