Мария Метлицкая - Стоянка поезда всего минута

Петя, к радости Юли и Лельки, все же бросил разгружать вагоны, и не в июне, а в мае – признался, что очень устал. Он и вправду выглядел неважно. После института сразу ложился спать.

Юле было тревожно, но она уговаривала себя, что все это накопившаяся за год усталость, переживания за мать, стресс перед сессией и перед свадьбой.

Да и настроение у него было неважным… Юля допытывалась, что случилось, плакала, но он только отмахивался:

– Все нормально, после отпуска приду в себя и все будет отлично.

Хотелось в это верить. Ну и верила, разумеется. И продолжала верить, даже когда он отстранялся от нее по ночам и гладил по голове.

– Извини, Юлька. Устал как собака.

В конце июня Петя внезапно уехал в Ростов. На Юлин вопрос, с чего такая срочность, смутился.

– Маму проведать. Потом будет некогда: свадьба и все остальное.

– Как некогда? – еще больше удивилась Юля. – Мы же планировали после свадьбы в Ростов? Или ты передумал?

Странно, но он растерялся. Может, готовит сюрприз – поездку на юг или в Прибалтику? Она бы не удивилась – Петька на такое способен. И снова ни одной дурной мысли. Знала наверняка – он по-прежнему ее любит. Честнее и вернее человека она не встречала.

Лелька, переваливаясь с боку на бок, ходила, как утка, и громко охала. Вздрагивала, испуганно замирала и с ужасом смотрела на Юлю, когда младенец шевелился или толкался.

Сессию Юля сдала без проблем – несмотря ни на что, настроение было прекрасным: у нее скоро свадьба!

Петя вернулся из Ростова потерянным и странным. Обычно неразговорчивый, он вообще замолчал.

Юля трясла его как липку.

– В чем дело, что-то случилось?

Через пару дней выдавил, процедил:

– Ухудшение у мамы. Да и Зойка совсем отбилась от рук.

В общем, ничего нового, и Юля успокоилась. А после сессии взялись за покупки – пеленки и ползунки, чепчики и пинетки, коляска, кроватка, одеяльца теплое и летнее, конверт и варежки, чтобы было все необходимое. Перестирывали, переглаживали, складывали стопками.

Лелька смотрела на сложенные вещи глазами, полными ужаса.

– Юль, я не справлюсь! Ничего у меня не получится!

– Справишься, – отвечала Юля, водя утюгом по очередным ползункам или пеленке. – Выхода нет. И всему научишься. Да и мы рядом – втроем и не справимся? Мы что, безрукие и безответственные идиоты?

Держась за живот, Лелька плюхалась в кресло и замирала. На ее лице был написан ужас.

В начале июля вспомнили про свадебный наряд. Вспомнили и ужаснулись – времени почти не осталось. Бросились в Измайлово, в магазин для новобрачных, куда получили талон. Купеческие платья из жесткого ацетата, расшитые блестками, белые туфли на шпильке, фата из занавесочного тюля. Словом, кошмар.

Вышли на улицу, и Юля расплакалась:

– Что делать?

Сообразила Лелька – позвонили ее маман и поехали к ней. «Странно, – думала Юля, разглядывая Лелькину мать. – У такой красивой матери и такая некрасивая дочь!» Мать, высокая длинноногая блондинка с зелеными удлиненными глазами, критически оглядела беременную дочь, вздохнула и не задала ни одного вопроса. Ни одного!

Из комнаты выкатился красивый златокудрый ребенок лет семи и, увидев сестру, удивился:

– А, Лелька, ты? А что ты мне принесла?

Лелька растерянно развела руками. Забыли. Забыли в суете купить подарок ребенку.

Но на златокудрого ангела прикрикнула мать:

– Глеб, ну чего тебе еще не хватает? Иди к себе, займись чем-нибудь! Подарок ему! Уже из жопы все лезет!

Лариса завела девочек в свою спальню и распахнула шкаф.

– Выбирай, – милостиво кивнула она Юле. – Здесь выходное, здесь поскромнее. Тебе на свадьбу? Ты, что ль, невеста?

Юля молча кивнула.

– Ох, девки, – вздохнула Лариса. – Ну куда вы спешите! Торопитесь, думаете, не успеете? Это ж ярмо, тюряга! Пожизненное, понимаете? А ты? – Презрительный взгляд на дочь. – Тебя, как я понимаю, в загс не зовут? – И, не дожидаясь ответа, кинула беглый взгляд на Юлю. – Ладно, давай, шебурши! Тряпья горы, и все сплошной импорт. Размер у нас, кажется, одинаковый.

Размер был действительно одинаковым, но шебуршать почему-то не хотелось. Шепнула Лельке:

– Пойдем?

Та с облегчением ответила:

– Ага…

Выскочили по-английски – Лариса с кем-то ругалась по телефону, даже и не услышала.

– Вот такая у меня маман, – грустно проговорила Лелька, – хабалка. Папаша влюбился в нее в восемнадцать, на втором курсе, она в институтском буфете работала. Красивая, конечно, вот он и запал. Дедка тогда был в ужасе – еще бы: буфетчица из Мелитополя! Видела бы ты ту родню! Пол-Мелитополя привалили на свадьбу, человек семьдесят. Свадебку отгуляли, с разборками и драками – все, как положено, а жизнь не заладилась, причем с первого дня. Через год папаша очнулся и офигел. А Лариска на третьем месяце – куда деваться? Через два года развелись, и слава богу. Мать очень быстро вышла замуж за человека небедного, директора автобазы, а отец, спустя годы, удачно женился на своей аспирантке и через пару лет умотал за границу. А мы с дедкой остались одни. В общем, грустная это история. А похожа я на отца. Нет чтобы на Лариску или на бабку Леокадию, – расхохоталась Лелька.

Неделю мотались по магазинам и наконец повезло – купили бежевое платьице с вышивкой.

– Скромненько, миленько и со вкусом – со вздохом констатировала Юля. – Еще бы туфли достать.

Туфли достали. Правда, голубые, но вариантов не было – значит, сойдет.

В общем, ко всему подготовились.

Жених на покупки реагировал странно: равнодушно, безучастно и вяло, Юля даже обиделась. Волнуется перед свадьбой? Ну это же радость! Да что с ним такое?

Петя пропал в самом конце июля, и это был самый страшный день в ее жизни. Да, двадцать седьмое июля. Сколько потом было всего – лучше не вспоминать. Но этот день был самым страшным. Она могла восстановить его по минутам, по секундам.

Обычное летнее утро, сквозь шторы нахально пробивается солнце, пытаясь заполонить собой всю квартиру. Жарко, очень жарко, с самого утра нестерпимая духота.

Не успевший остыть за ночь асфальт, раскаленные крыши домов и сизое страшноватое марево над всем городом. Утренний кофе и яичница, которая подгорела. Почему? Странно, Юля не отходила от плиты. Может, задумалась? Наверное. Помнит, как чертыхнулась, посмотрела на сковородку, решая: съесть или сварганить новую? Глянула на часы – нет, не успеет. Шмякнула яичницу на тарелку, нарезала сыру и хлеба и крикнула:

– Петя-я! Ну где ты застрял? Опаздываем!

Он появился почти сразу, еще с влажными волосами, пахнущий зубной пастой и хвойным мылом, такой родной и любимый, что защемило сердце. Шагнула к нему и, громко вздохнув, уткнулась носом в еще мокрую шею и, застыв, замерла от восторга и счастья.