Джеймс Хэрриот - О всех созданиях – больших и малых [litres]

Я уже прощался, когда увидел Дженни, старшую дочку Олтонов. Она энергично накачивала шину своего велосипеда, прислонив его к стене прямо напротив кухонной двери.

– Собрались куда-то? – спросил я, и девушка поспешно выпрямилась, смахивая со лба прилипшие прядки волос.

Ей было около восемнадцати – тонкие черты лица, большие выразительные глаза. В ее неухоженной изящной миловидности было что-то от кружащихся кроншнепов, ветра, и солнца, и распахнутых просторов вересковой пустоши.

– Да, в деревню. – Она покосилась на дверь кухни. – Хочу отцу бутылку пивка привезти.

– В деревню! Путь неблизкий ради одной бутылки пива. Не меньше двух миль, а ведь назад дорога только вверх ведет. И вы туда отправляетесь из-за одной бутылки пива?

– Ну да, одной, – шепнула она, сосредоточенно пересчитывая на ладони несколько медяков в дополнение к шестипенсовику. – Отец всю ночь на ногах провел, ждал, когда молодая корова телиться начнет, ну и устал до смерти. Я быстро обернусь, чтобы к обеду у него было пиво. Он это любит. – Она бросила на меня заговорщицкий взгляд. – Это я ему сюрприз устрою!

В этот момент ее отец, все еще полулежавший в кресле, повернул голову и посмотрел на нее. Он улыбнулся, и на мгновение я увидел тихую безмятежность в его спокойных глазах, благородное достоинство в изрезанном морщинами лице.

Дженни несколько секунд смотрела на него из-под ресниц счастливым загадочным взглядом, потом быстро повернулась, вскочила на велосипед и понеслась под уклон с немыслимой скоростью.

Я последовал за ней куда медленнее, поставив вторую передачу, подпрыгивая и трясясь на камнях. В глубокой задумчивости я смотрел прямо перед собой, невольно сравнивая два дома, где я побывал в это утро, – великолепный особняк над рекой и лачугу из выветренных камней, которую только что покинул. Мои мысли переходили от Генри Тавенера, с его прекрасным костюмом, ухоженными руками, книжными шкафами, картинами и старинными часами, к Тиму Олтону, в поношенных, затянутых под грудью брюках, еле держащихся на широком кожаном поясе, его ежедневному, ежемесячному, круглогодичному изнуряющему труду, без которого не прожить на голой беспощадной вершине холма.

И еще вновь и вновь мне вспоминались их дочери: презрение в глазах Джулии Тавенер, когда она смотрела на отца, нежность в глазах Дженни.

Сделать вывод оказалось не так-то просто. Наоборот, с каждой минутой становилось все труднее решить, кто из них имел больше радостей в своей жизни, такой непохожей на жизнь другого. Но когда я провел машину по последним ярдам поселка и выехал на ровный асфальт шоссе, внезапно ответ стал мне абсолютно ясен. Учитывая все, я, если бы меня поставили перед таким выбором, предпочел бы бутылку пивка.

Тристан распаковывал УСС. В бутылках содержалась густая красная жидкость, которая являла собой наше последнее достижение в борьбе с болезнями животных. Его полное название – Универсальное Средство для Скота – было написано на этикетках большими черными буквами, а под ними было пояснено, что средство эффективно при кашле, простудах, расстройствах желудка, воспаленных слизистых оболочках, родовом парезе, пневмонии, нарывах и вздутиях. Заканчивались слова на уверенной ноте: «Всегда приносит облегчение». Мы настолько часто читали эти этикетки, что почти поверили им.

К сожалению, толку от УСС было мало, но было что-то чарующее в его темно-рубиновом на просвет цвете, его резком запахе аммиака и камфары, что заставляло фермеров моргать глазами, трясти головой и с уважением говорить: «Вот это да! Какое сильное лекарство!» Но в нашем распоряжении имелось так мало средств для лечения причин болезней, а возможность ошибки была так велика, что в сомнительных случаях было удобно вручить бутылку этого зелья из старых запасов. Как только в регистрационной книге почерком Зигфрида или моим появлялась запись: «Вызов к корове, обследование, рекомендации, 1 бутылка УСС», можно было биться об заклад, что мы не знаем, что случилось с животным.

Бутылки были высокими и красивыми, они поступали в элегантных картонных коробках, которые выглядели куда как впечатляюще по сравнению с непритязательными коробками, в которых мы сегодня получаем антибиотики и гормональные препараты.

Тристан вытаскивал бутылки из сундука и расставлял на полках. Когда он увидел меня, то прекратил работу, сел на сундук и вытащил пачку сигарет. Закурив и выпустив длинную струйку дыма, он посмотрел на меня пустым взглядом:

– Так, стало быть, ты ведешь ее в кино?

Чувствуя себя не очень ловко под его пристальным взглядом, я вытащил из кармана несколько бутылок и пачек из-под лекарств и выбросил в корзину.

– Да, это так. Примерно через час.

– Хм! – Он сузил глаза, вглядываясь в клубящийся дым. – Хм, понимаю.

– А почему ты так на меня смотришь? – спросил я, защищаясь. – С походом в кино что-то не так?

– Нет-нет. Нет-нет-нет. Здесь нет ничего такого, Джим. Ничего-ничего. Очень здравая мысль.

– Ты же не думаешь, что мне не следует брать Хелен?

– Я этого никогда не говорил. Нет, я уверен, что вы прекрасно проведете время. Я только… – Он потер лоб. – Я подумал, что вы могли бы сходить куда-нибудь в более – э-э-э – интересное место.

Я горько усмехнулся:

– Послушай, я уже пытался интересно провести время в «Ренистоне». Я не виню тебя, Трисс, ты хотел как лучше, но, как ты знаешь, я потерпел полное фиаско. Я не хочу, чтобы и сегодня вечером все пошло как попало. Не хочу рисковать.

– Что ж, не буду с тобой спорить по этому вопросу, – сказал Тристан. – Вот уж где никакого риска, так это в «Дарроуби плазе».

Позднее, дрожа в ванной, стоявшей в продуваемой сквозняками комнате, я не мог отделаться от мысли, что Тристан прав. Поход с Хелен в местный кинотеатр был формой трусости, уходом от реального положения дел и сведением его к своего рода интимной встрече в темноте. Вытираясь полотенцем и прыгая на одной ноге, чтобы согреться, я поглядел сквозь заросли глицинии в темный сад и пришел к душевному комфорту от мысли, что это было еще одним шагом вперед, пусть и не слишком широким.

Когда я закрыл за собой дверь в Скелдейл-хаус и оглядел улицу, где с наступлением сумерек загорались витрины магазинов, я почувствовал себя окрыленным. Меня словно охватил легкий ветерок с ближайших холмов. Я ощутил слабый аромат, который напомнил мне, что зима кончилась. Было еще холодно – в Дарроуби вообще редко бывает тепло до второй половины мая, – но в воздухе была растворена надежда на то, что придет время и для солнечных дней, и для теплой травы, и для отличной погоды.

Чтобы не пройти мимо «Плазы», нужно было постараться ее заметить, поскольку она была зажата между кузницей Пикергиллов и магазином бытовой химии Ховартса. При ее строительстве не делалось попыток добиться особых архитектурных успехов, а входные двери были не большего размера, чем у магазинчика средней руки. Но меня озадачило одно обстоятельство, когда я подошел ближе: здание стояло в полной темноте. Я пришел вовремя, и сеанс должен был начаться примерно через десять минут, но здание не подавало признаков жизни.