Джеймс Хэрриот - О всех созданиях – больших и малых [litres]

В Зигфриде проснулся несостоявшийся производитель яиц, это было видно по его крику, переходившему в визг.

Лицо Тристана изображало оскорбленную добродетель, но у него достало сил, чтобы защищаться.

– Ты знаешь, с этими курицами с самого начала творилось что-то странное, – прошептал он.

Зигфрид потерял остатки управления своим гневом.

– Странное? – заорал он в голос. – Это ты странный, а не бедные курицы. Ты – самый странный придурок в округе. Ради бога, исчезни с глаз моих.

Тристан удалился с молчаливым достоинством.

Понадобилось еще некоторое время, чтобы исчезли последние следы куриной авантюры, однако пару недель спустя мы сидели за тем же обеденным столом, и я был уверен, что все уже забыто. По крайней мере так казалось, хотя в душе осталось ощущение прихоти судьбы. Но тут в комнату влетел Зигфрид и грозно склонился над братом.

– Я полагаю, ты помнишь тех куриц, которых мы отдали миссис Дэйл, старой пенсионерке на Браунз-Ярд? – Он почти шептал. – Так вот, я только что говорил с ней. Она души в них не чает. Дает им горячее пойло утром и вечером и собирает в день по десять яиц. – Его голос поднялся почти до крика. – Десять яиц, ты слышишь, десять яиц?!

Я торопливо допил остатки чая и откланялся. Быстрым шагом прошел по коридору и направился в сад к своему автомобилю. По пути я прошел мимо курятника. Он выглядел заброшенным. И хотя до столовой было уже довольно далеко, я все еще слышал голос Зигфрида.

– Джим, иди сюда, посмотри на этих попрошаек! – Тристан смеялся, глядя в дверь свинарника.

Я пересек двор.

– Что случилось?

– Я только что дал им пойло, и оно немного горячее. Посмотри-ка на них!

Поросята хватали еду, роняли ее и с подозрением обходили ее вокруг. Время от времени они подходили к корыту, трогали горячую картошку пятачками и в тревоге отскакивали в сторону. Не было слышно обычного для еды чавканья, только озадаченное ворчание.

С самого начала Тристану было интереснее со свиньями, чем с курами, что было хорошо, поскольку ему требовалось прийти в себя после катастрофы с птицеводством. Он много времени проводил во дворе, кормя свиней или убирая за ними навоз, но больше всего времени он проводил, опершись локтями на дверь свинарника и наблюдая за своими подопечными.

Как и в случае с курами, ему было интереснее наблюдать за поведением свиней, а не развивать их способности давать свинину и бекон. Налив пойло в корыто, он всегда завороженно наблюдал, как поросята бросаются к нему. Вскоре в процессе поглощения пищи появлялись первые признаки напряженности. Маленькие зверьки начинали смотреть по сторонам, потом их желание узнать, что же так вкусно поглощают их соседи, становилось невыносимым, и они начинали переходить с места на место, резво прыгали на спины друг другу и сваливались в корыто.

Старый Бордман с удовольствием помогал ему, впрочем главным образом как советчик. Как все деревенские жители, он считал, что знает все о скотоводстве и болезнях животных, причем оказалось, что свиньи – это его специализация. Под карикатурами Бэрнсфадера в темном чулане происходили долгие беседы, и старик с воодушевлением рассказывал о том, каких больших и прекрасных животных он выращивал в этом самом свинарнике.

Тристан слушал его с уважением, потому что у него были твердые доказательства познаний Бордмана в виде его умения обращаться с печью. Тристан мог разжечь ее, но она гасла, как только он отворачивался, а Бордману она подчинялась безоговорочно. Я часто видел, как Тристан с интересом слушает постоянную болтовню ходящего по двору старика, и над ними обоими поднимался запах варящейся картошки.

Никакое животное не перерабатывает еду в мясо так же быстро, как свинья, и через несколько недель маленькие розовые существа с пугающей скоростью превратились в огромных раскормленных свиней. Их характер испортился. Они потеряли всякое очарование. Кормление перестало быть забавным зрелищем и являло теперь собой сцену драки, причем шансы Тристана в ней становились все слабее.

Я видел, как расцветало лицо Бордмана и как он бросал любое свое занятие, когда Тристан заливал в корыто похлебку, приготовленную в печи.

Ему явно нравилось наблюдать за ежедневным соревнованием, и он с удовольствием садился на угол каменного корыта. Тристан, слушая визг, который издавали свиньи, услыхавшие звон ведра, должен был собрать в кулак все свои силы. Он кричал на животных страшным голосом, но скорее для того, чтобы приободрить себя, затем открывал засов и оказывался среди хрюкающих, толкающихся животных и огромных грязных рыл, которые пытались прорваться к ведру. Их ноги топтались на его ногах, а сам он едва мог устоять под напором тяжелых тел.

Я не мог не улыбнуться, вспоминая былые времена, когда эта игра забавляла нас. Теперь было не до смеха. Тристан размахивал перед свиньями тяжелой дубинкой, прежде чем войти к ним. Удары палкой для расчистки хотя бы небольшого свободного места были единственным способом устоять на ногах, когда он оказывался внутри.

Свиньи уже почти достигли убойного веса, когда наступил ярмарочный день. Я вошел в комнату и застал Тристана, рассевшегося в его любимом кресле. Но было что-то необычное во всей картине: он не спал, у него в руках не было ни бутылки с лекарством, ни сигареты, ни «Дейли миррор». Его руки бессильно свисали с обеих сторон кресла, глаза были полуприкрыты, а лоб покрыт потом.

– Джим, – прошептал он, – у меня сегодня было самое адское утро за всю мою жизнь.

Я был встревожен его внешним видом.

– А что случилось?

– Свиньи, – сказал он квакающим голосом. – Они сбежали сегодня утром.

– Сбежали? Как им это удалось?

Тристан запустил пятерню в волосы.

– Это случилось, когда я кормил кобылу. Я задал ей сена и подумал, что можно одновременно покормить свиней. Ты же знаешь, какими они теперь стали, но сегодня они просто взбесились. Как только я открыл дверь, они все вместе набросились на меня. Сбили с ног, опрокинули ведро и все остальное и накинулись на меня. – Он поежился и посмотрел на меня широко открытыми глазами. – Скажу тебе, Джим, когда я лежал там, на камнях, залитый похлебкой, а эти гады скакали по мне, я был уверен, что все кончено. Но они не растерзали меня. Они галопом поскакали к садовой калитке.

– А садовая калитка была открыта?

– В том-то и дело, что да. Именно в этот день мне понадобилось оставить ее открытой!

Тристан сел прямо и заломил руки.

– Ты понимаешь, поначалу я подумал, что все обойдется. Они притормозили у садовой дорожки и медленно повернули на улицу, а я и Бордман неслись за ними по пятам. На улице они собрались в группу. Казалось, они не знают, куда бежать дальше. Я был уверен, что мы сумеем повернуть их назад, но тут одна из них увидела себя в витрине магазина Робсона. – Он очень эмоционально обрисовал свинью, несколько секунд смотревшую на свое отражение и затем отпрыгивающую с недовольным ворчанием. – Это и решило дело. Чертово животное запаниковало и бросилось на рыночную площадь со скоростью примерно восемьдесят километров в час, а остальные побежали за ней.