Джеймс Хэрриот - О всех созданиях – больших и малых [litres]

Ее бросок не уступал по скорости змеиному, она дернула головой и цапнула меня за плечо своими крепкими зубами. Она прижала уши, закатила свирепые глаза и потянула меня вверх, едва не сбив с ног. Я висел беспомощно, как марионетка, извивался и пинался, но ее зубы прочно вцепились в материал моего редингота.

Теперь-то в интересе прохожих можно было не сомневаться. Забавный вид человека, попавшего в рот лошади и висящего над мостовой, заставил их тут же остановиться, и скоро вокруг меня стала собираться толпа людей, заглядывавших друг другу через плечо, причем сзади на них напирали те, кто хотел узнать, что случилось.

Старая дама в ужасе закричала: «Бедняжка! Да помогите же ему кто-нибудь!» Те, кто похрабрее, попытались вытащить меня, но лошадь зловеще заворчала и вцепилась в меня еще сильнее. С разных сторон доносились советы один другого лучше. К своему глубокому стыду, я увидел в первом ряду двух привлекательных девушек, хихикавших над моей беспомощностью.

Уязвленный абсурдностью ситуации, я начал дико дергаться из стороны в сторону, воротник рубашки затянулся вокруг шеи, по рединготу потоками текла лошадиная слюна. Я чувствовал, что начинаю задыхаться, и уже оставил всякую надежду, когда сквозь толпу прорвался мужчина.

Он был очень невысок. На его лице, испачканном угольной пылью, горели глаза, а в руках он держал два пустых мешка.

– Что, черт возьми, здесь происходит? – заорал он.

В воздухе повис десяток-другой ответов.

– Чего ты пристал к моей лошади? – заревел он мне в лицо.

Я не ответил, поскольку глаза у меня вылезали из орбит, что не создавало настроения для беседы.

Тогда угольщик обратил свою ярость на лошадь:

– Отпусти его, дурында! Ну же, отпусти, брось его!

Не получив ответа и на этот раз, он злобно кольнул животное в брюхо большим пальцем. Лошадь сразу поняла намек и освободила меня. Так послушный пес бросает косточку по приказу хозяина. Я упал на колени и некоторое время повалялся в канаве, пока ко мне не вернулось дыхание. Я будто издалека слышал, как коротышка ругается на меня.

Через некоторое время я встал. Угольщик все еще орал на меня, а толпа послушно внимала его словам.

– Ты что, решил, что это – игрушка? Держись подальше от моей лошади, а то я вызову полицию!

Я посмотрел на свой новый редингот. Плечо представляло собой пережеванную массу. Мне показалось, что лучше сбежать, и я стал продираться сквозь толпу. В ней встречались обеспокоенные лица, но на большинстве играли улыбки. Оказавшись на воле, я быстро пошел прочь, но не успел еще повернуть за угол, как до меня долетел последний крик угольщика:

– И не лезь в дела, в которых ничего не понимаешь!

Я лениво перебирал утреннюю почту. Обычная стопка счетов, оповещений, красочные описания новых лекарств – они давно уже утратили прелесть новизны, и я даже не просматривал их. Но почти в самом низу стопки я обнаружил нечто необычное: элегантный конверт из толстой тисненой бумаги, адресованный мне лично. Я вскрыл его, извлек карточку с золотой каймой и торопливо прочел ее. Пряча карточку во внутренний карман, я почувствовал, что краснею.

Зигфрид кончил подсчитывать утренние визиты и поглядел на меня:

– Почему у вас такой виноватый вид, Джеймс? Ваши прошлые грехи нашли вас? Что это? Письмо от негодующей мамаши?

– Ну ладно, – пристыженно сказал я и протянул ему карточку. – Смейтесь сколько хотите. Все равно же вы узнаете.

Сохраняя полную невозмутимость, Зигфрид прочел вслух: «Трики будет очень рад видеть у себя дядю Хэрриота в пятницу 5 февраля. Напитки и танцы». Он поднял глаза и сказал без тени иронии:

– Как мило, правда? Согласитесь, это, бесспорно, один из самых любезных китайских мопсов в Англии. Ему недостаточно одарять вас селедками, помидорами и табаком, он приглашает вас на званый вечер!

Я выхватил у него карточку и спрятал ее подальше.

– Ну хорошо, хорошо. Но как мне поступить?

– Как поступить? Немедленно садитесь и строчите благодарность за приглашение: «Ах, я, конечно, не премину быть у вас пятого февраля». Званые вечера миссис Памфри пользуются большой славой. Горы редких деликатесов, реки шампанского. Ни в коем случае не упускайте такой возможности.

– И там будет много народу? – спросил я, шаркая ногами по полу.

Зигфрид хлопнул себя ладонью по лбу:

– Конечно там будет много народу! А как вы думаете? Или вы полагали, что проведете вечер в обществе одного Трики? Выпьете с ним пару пива и станцуете медленный фокстрот? Нет, там соберутся сливки графства при всех регалиях, но, держу пари, самым почетным гостем будет дядя Хэрриот. А почему? А потому, что остальных-то пригласила миссис Памфри, но вас пригласил лично сам Трики.

– Ну хватит, – простонал я. – Я же никого там не знаю и буду весь вечер торчать в одиночестве. У меня нет приличного выходного костюма. Лучше я не поеду.

Зигфрид встал и отечески положил руку мне на плечо.

– Дорогой мой, не трепыхайтесь. Напишите, что принимаете приглашение, а потом отправляйтесь в Бротон и возьмите напрокат вечерний костюм. И торчать в одиночестве вам долго не придется: светские девицы будут драться за удовольствие потанцевать с вами. – Он еще раз похлопал меня по плечу и направился к двери, но потом озабоченно обернулся. – И ради всего святого, не пишите миссис Памфри. Адресуйте письмо прямо Трики, не то вы все погубите.

Когда вечером 5 февраля я позвонил в дверь миссис Памфри, меня раздирали противоположные чувства. Вслед за горничной я прошел в холл и в дверях залы увидел миссис Памфри, которая здоровалась с входящими гостями. В зале, с бокалами и рюмками в руках, стояли элегантно одетые дамы и джентльмены. Оттуда доносился приглушенный гул светских разговоров, на меня пахнуло атмосферой утонченности и богатства. Я поправил взятый напрокат галстук, глубоко вздохнул и стал ждать своей очереди.

Миссис Памфри вежливо улыбалась, пожимая руки супружеской паре, но, увидев позади них меня, она вся просияла.

– Ах, мистер Хэрриот, как мило, что вы приехали! Трики был в таком восторге, получив ваше письмо… Мы сейчас же пойдем с вами к нему! – И она повела меня через холл, объясняя шепотом: – Он в малой гостиной. Между нами говоря, званые вечера ему прискучили, но он очень рассердится, если я не приведу вас к нему хотя бы на минутку.

Трики лежал, свернувшись в кресле у горящего камина. При виде меня он вспрыгнул на спинку кресла, радостно тявкая, и его широкий смеющийся рот растянулся до ушей. Уклоняясь от его попыток облизать мне лицо, я заметил на ковре две фарфоровые миски. В одной лежали рубленые цыплята – не меньше фунта, а другая была полна накрошенных бисквитов.