Джеймс Хэрриот - О всех созданиях – больших и малых [litres]

Добравшись до машины, мы в тревоге принялись ее осматривать. Кузов и раньше был в таких вмятинах, что определить, где появились новые, было непросто. Бесспорно, сзади она была приплюснута, но в глаза это не бросалось. Явно о происшедшем свидетельствовал только разбитый задний фонарь. Ободрившись, мы зашагали к ферме за помощью.

Фермер встретил нас дружески:

– Что, ребятки, вернулись выпить еще пивка?

– Оно было бы в самый раз, – ответил Тристан. – С нами кое-что приключилось.

Мы вошли в дом, и радушный хозяин откупорил еще несколько бутылок. Известие о сносе строеньица, казалось, его ничуть не огорчило.

– Так оно же не мое. Принадлежит гольф-клубу. Это ихний павильон.

Брови Тристана полезли к волосам.

– Не может быть! Не говорите, что мы снесли штаб-квартиру Дарроубийского гольф-клуба!

– Выходит, снесли, парень. Тут, в лугах, никаких других деревянных построек нет. Я этот участок сдаю клубу, и они устроили поле на девять лунок. Да вы не расстраивайтесь. Тут никто и не играет-то. Только управляющий банком, а мне его личность не по вкусу.

Мистер Прескотт вывел лошадь из конюшни, мы вернулись к машине и поставили ее на колеса. С некоторой дрожью Тристан сел за руль и нажал на стартер. Надежный мотор тут же уверенно взревел, и Тристан осторожно съехал с поврежденной стены на траву.

– Огромное спасибо, мистер Прескотт! – крикнул он. – Кажется, мы легко отделались.

– Еще как, молодой человек, еще как! Машина как новенькая. – Тут фермер поднял палец и подмигнул. – А про это вы ничего не знаете, а я ничего не скажу! Верно?

– Верно! Давай, Джим, залезай!

Тристан дал газа, и мы опять заурчали вверх по склону. Он о чем-то думал, пока мы не выбрались на шоссе, и тогда повернулся ко мне:

– Знаешь, Джим, все это очень мило, но ведь придется сказать Зигфриду про задний фонарь. Ну и я снова попробую плетки. По-твоему, справедливо, как я всегда оказываюсь виноватым, если что-то приключается с его машинами? Ты же сам видел, и не один раз. Дает мне дышащие на ладан драндулеты, а когда они начинают разваливаться на части, всякий раз вина моя! Чертовы покрышки протерты до корда, но стоит мне проколоться, и с меня спускают шкуру заживо. Это нечестно!

– Ну, ты знаешь, что Зигфрид не из тех, кто страдает молча, – ответил я. – Он обязательно должен излить душу, а ты оказываешься под рукой.

Тристан помолчал, глубоко затянулся, надул щеки и принял выражение третейского судьи.

– Учти, я же не утверждаю, будто совсем непричастен к тому, что произошло с «хиллменом», – поворот был крутой, а я одной рукой обнимал хорошенькую медсестру, но в целом меня просто преследует страшное невезение. В конечном счете, Джим, я беспомощная жертва предубеждения.

Когда мы встретились в приемной, Зигфрид был далеко не в лучшей форме. Он простудился, хлюпал носом и был вял, но, услышав о случившемся, нашел в себе силы вспылить.

– Чертов желторотый маньяк! Теперь, значит, задний фонарь? Бог свидетель, по-моему, я тружусь, только чтобы оплачивать счета за починку всего, что ты портишь. Ты кончишь тем, что разоришь меня дотла. Так убирайся ко всем чертям. Я умываю руки.

Тристан удалился с полным достоинством и, как обычно, залег на дно. С братом он встретился только на следующее утро. Зигфриду стало заметно хуже. Как всегда, наиболее уязвимым оказалось его горло – у него начался ларингит. Шею его окутывал согревающий уксусный компресс, а когда мы с Тристаном вошли к нему в спальню, он слабеющей рукой листал «Дарроуби и Холтон таймс». И произнес надрывным шепотом:

– Читали? Здание гольф-клуба вчера разворотили, и нет ни единого намека, как это произошло. Чертовски загадочно. На земле Прескотта, а? – Его голова внезапно взвилась с подушки, и он смерил брата яростным взглядом. – Ты же вчера был там! – прохрипел он и откинулся назад на подушку, бормоча: – Нет-нет, извини, это даже смешно, и я не прав, что во всем виню тебя.

Тристан уставился на него. Он еще никогда ничего подобного от Зигфрида не слышал. Я тоже встревожился: уж не бредит ли он?

Зигфрид сглотнул и поморщился от боли:

– Мне как раз звонил Армитейдж из Сортона. Очень срочно. У его коровы послеродовой парез, так что немедленно отвези туда Джеймса. Давай же пошевеливайся!

– Боюсь, я не смогу. – Тристан пожал плечами. – Машина Джима в гараже Хэммонда. Меняют фонарь. На это уйдет около часа.

– О черт, да, и они сказали, что у них нет другого автомобиля, чтобы дать нам на время ремонта. Но Армитейдж просто в панике, через час корова может уже сдохнуть. Что нам, черт подери, делать?

– Есть «ровер», – негромко сказал Тристан.

Тело Зигфрида под одеялом внезапно окостенело, а в глазах заметался дикий ужас. Несколько секунд его голова перекатывалась по подушке, а длинные тонкие пальцы нервно перебирали одеяло, затем с усилием он повернулся на бок и уставился в глаза брата. Потом медленно заговорил, и мучительно-шипящий голос его звучал зловеще:

– Да, тебе придется взять «ровер». Не думал, что доживу до дня, когда позволю вести его такому любителю крушить машины, как ты. Но разреши сказать тебе вот что: единая царапина на этой машине – и я тебя убью. Собственными руками задушу.

Все начинало входить в обычную колею: глаза Зигфрида выпучивались, темный румянец разливался по щекам, а лицо Тристана утратило всякое выражение.

Собрав остатки сил, Зигфрид приподнялся повыше:

– Ты действительно думаешь, что сможешь проехать на этой машине пять миль до Сортона и назад, не раздолбав ее? Ну ладно, поезжай, но помни, что я тебе сказал.

Тристан удалился в оскорбленном молчании, а я, прежде чем последовать за ним, последний раз взглянул на кровать. Зигфрид упал на спину и вперил лихорадочный взор в потолок. Губы у него чуть шевелились, словно он молился.

В коридоре Тристан радостно потирал руки:

– Вот повезло, Джим! Шанс один на миллион! Знаешь, я никак не думал, что хоть когда-нибудь сяду за руль этого «ровера». – Его голос понизился до шепота. – Вот и выходит, что ни случится, все к лучшему!

Пять минут спустя он осторожно выезжал задним ходом из двора и в проулок, а когда мы выехали на Сортонское шоссе, я увидел, что он вошел во вкус. На две мили простиралось прямое, совсем пустое шоссе, если не считать встречного молочного фургона, только что появившегося из-за дальнего поворота. Идеальное место, чтобы опробовать возможности «ровера». Тристан расположился поудобнее на упругом кожаном сиденье и нажал на газ.

Мы с полной легкостью неслись на скорости восемь-десять миль в час, когда я заметил, что фургон начинает нагонять легковушка – древний высокий экипаж с квадратным верхом, смахивавший на жестянку из-под галет на колесах, и не ей было идти на обгон даже тачки. Я полагал, что драндулет затормозит и встроится позади фургона, но нет, он продолжал обгон. А грузовик – возможно, с азартным водителем за рулем – прибавил газа, видимо превращая это в гонки.