Дарья Симонова - Пыльная корона

— Терпеть не могу правдивые истории, Ева, — заупрямился Комендант, но это было его привычным ритуалом. Он никогда не слушал с первого раза, ему нужно было покапризничать и набить себе уже и без того немалую цену. И только потом он становился весь внимание. А пока он не мог понять, стоит ли ему ввязываться в эту историю. Какой-то муж зачем-то разорился, дурачок! Его обманула какая-то докторица, переделанная в торговку, — ну и так ему и надо, раз мозг уже размяк. И выручать его нет никакого смысла, ибо другой стервятник вскоре вновь разорит его гнездо. — Давай бросим монетку. Орел — я впишусь в ваш блуднячок. Решка — ты мне уступаешь эту ночь… Шутка! Не надо мне никаких ночей. Что я, ночь себе не придумаю?! Что я, лысый-закомплексованный-на джипе… Ты знаешь, что на джипах ездят лысые и закомплексованные, с которыми просто так ни одна приличная бейби не пошла бы, если бы не джип?

Нет, она не знала, и ей было не до джипов и не до проблем их владельцев. Более того — сейчас они ее даже раздражали. У нее была насущная проблема — вчера Валерий Михалыч чуть не отдал богу душу, вызывали скорую — последствия его финансового краха. Еве было необходимо срочно найти способ вернуть эти проклятые деньги. А Комендант был единственным знакомым ей мастером нестандартных схем наживы. Один из ящиков его стола был наполнен печатями всевозможных инстанций, чьи документы он упоенно и злорадно подделывал — иногда даже не из корысти, а просто из любви к искусству и глубинной своей ненависти ко всякого рода власти. Надуть ее, объегорить и нагреть — задача каждого мыслящего человека на этой планете. Таков был наипервейший постулат Коменданта, что сопрягался с его представлениями о справедливости. Властью для него обладали не только государственные институты — но и любой работодатель, квартировладелец и прочий индивидуум, имеющий в арсенале зависимых и подчиненных. Поэтому обиженных ими Комендант всегда выслушивал — пускай и с саркастической чуткостью. И был не прочь выдумать для обидчиков изобретательное наказание — будучи в должном настроении, конечно. А сегодня он был как будто в иной тональности. Проскальзывала нота «мне надоело». Или Ева была слишком мнительна: она часто обращалась за деловой помощью к людям, которые вот-вот должны уйти в отпуск. Просто совпадение, но в нем Ева всегда усматривала недобрый умысел.

— Что тебе какие-то джипы, когда в твоем распоряжении всегда лучшие ляжки столицы, — ляпнула она, ведь знала, чем порадовать старика.

Вскоре они мирно смаковали «дождевую» коньячную дозу — то есть на донышке, но удовлетворяющую жажду эндорфинового сосудистого тонуса. И Комендант объяснял ей, что если из столь любимой Евой киберкожи сделать «костюм человека», то можно будет как следует позабавиться. Натягиваешь на себя такую одежку — как личину Человека-паука — и делаешь с народом что хочешь. Ты теперь наркотик, твои прикосновения — лучшее, быть может, что даст жизнь какой-нибудь скромнице из Тушино. И тебе открыты все двери! Все секьюрити пропускают тебя куда хочешь, ибо не ведают, что творят, когда твоя прохладная длань невзначай касается их потных волосатых лап… «Какая чудесная идея!» — смаковал Комендант, а еще больше его заводила — и тут же огорчала конкуренцией — выдумка про кибермужика, который своим веселящим волшебным фаллосом может производить любые вибрации…

— У него что, пульт управления членом будет? — хохотала Ева. — Как в «Приключении Электроника»: Ури, Ури, где у него кнопка! Прелесть какое безобразие…

Но нам-то с этого что? Интереса к гейше Комендант не проявил. Бегло пробежав ее досье и выдохнув что-то вроде того, что нынче всюду фейк и ничего настоящего, он «да» и «нет» так и не сказал. Попросил время на обдумывание и от предложений процентов от сделки — пять, десять, двадцать пять — только досадливо отмахивался. А Ева-то понятия не имела, сколько предлагать, поэтому щедро повышала ставки. Даже такого охальника и строптивца можно пропитать интересом к своему предложению. Деньги, новизна — что еще?! Но вот беда — деньги он со своих не брал, зная, что с них все равно не получишь положенного по таксе. Насчет интимного бонуса вроде ночи с ней — так, пожалуйста, только ведь в его распоряжении лучшие туловища столицы, это в известном смысле правда. Зачем ему Ева…

Она ушла от него со словом «фейк», вертевшимся в тяжелой пустой голове. Он попросил зачем-то оставить ему киберигрушку. Но к моменту прощания оба уже так обсмеялись и обшутились на данную тему, что у Евы даже сил не было поерничать.

У некоторых мужчин можно быть не единственной, но при этом чувствовать себя уникальной. Наденька ежедневно находила оправдания для своего Санни — так она назвала своего сезонного друга, заимствовав прозвище у неистового персонажа «Крестного отца». А как же его зверская гибель в фильме? Глупости, Надежда Особова была не суеверна. Суеверия — участь невротиков и циркачей. Санни ей настолько нравился, что она решила: даже если он изредка будет изменять ей, она все равно будет с ним. Потому что верность не слишком вяжется с его характером, и не стоит ждать от него невозможного. И даже если он будет мучить ее своей параноидальной чистоплотностью, что абсолютно несовместима с его здоровой мужской мощью, — что ж, она простит и этот порок. Надо заметить, что никакая женская аккуратность и любовь к порядку не сравнится с мужской. Если сие редчайшее качество присуще мужской особи, будьте уверены — она сведет ею близких в могилу. Пускай. Надежда приняла решение терпеть. Потому что никогда не встречала мужчины, что был бы настолько для нее целебен, что каждый день она возносила хвалу Богу, в которого не верила и знать его не желала. Но надо же кому-то говорить спасибо! Как и надо куда-то испаряться положенным коньячным парам от янтарного живительного напитка, который зреет в дубовых бочках. Виноделы ведь так и называют эту незримую воздушно-капельную материю — доля ангелов!

Может быть, Надежде наконец повезло с сильным мужчиной, который ею не помыкает? Она давно не верила, что такое возможно. Она предпочитала весной обновлять гардероб, куда входили прежде всего не тряпки, а мужчина и автомобиль. Хотя по части машин она была консерватором и не допускала чехарды. А вот с мальчиками приходилось устраивать жесткую ротацию…

— Я исчезающий вид, Надюша. Я от всех жен уходил сам. А если я от кого ухожу — то те, кто их утешает неправдой, говорит, не плачь, он вернется, — они сами исчезают. Такой закон. Закон имени меня… — И жилистая улыбка делала его страшным.

Вот и пойми — шутит он или всерьез. Конечно, с ним нельзя было топорно, по-семейному. С ним — только веселая смерть. Он и вправду имел обыкновение исчезать, ничего не объясняя. И всякий раз Наденька, тертый калач в бизнесе, изводилась, как клуша — жена дальнобойщика, и смуглая ее змеиная злая кожа готова была сползти, словно пластиковый чулок с любимой сливочной сосиски. Да, вкусы у нее остались бюргерскими, плебейскими: сосиски, шпикачки, селедка, квашеная капуста, вареная сгущенка. Она знала пословицу «трудись упорно, родись у лорда» — и понимала, что, раз у лорда уже не родилась, надо брать мышцей, локтем, наглостью. Чем угодно — только не стремиться выкупаться в голубых кровях, чтобы самой к ним примазаться. Ей и без них неплохо.