Тэффи Бродессер-Акнер - Флейшман в беде [litres]

Настало утро воскресенья. Тоби знал, что пробки в это время становятся хуже с каждой минутой (ведь это в основном объясняет нарастающую в нем тревогу, правда?), и потому собрал все вещи, ненавидя себя за безукоризненный порядок, в котором оставил кухню, и идеально ровно застеленные постели. И они поехали домой.

– А куда мы сейчас едем? – спросил Солли, когда они проезжали через туннель Куинс – Мидтаун. – Можно мы поужинаем «У Тони»?

– Давайте поедем в «И-Джей», – сказал Тоби. «И-Джей» было не то чтобы закусочной, но заведением, оформленным в стиле классической американской закусочной, на Третьей авеню. Там подавали блинчики по двадцать долларов порция.

– Завтрак на у-у-ужи-и-ин! – закричал Солли.

Тоби взглянул на сына в зеркало заднего вида и снова понял, как легко сделать его счастливым. Ханна злобно смотрела в окно, сложив руки на груди. Тоби сказал:

– Но сначала купим твоей сестре телефон.

Он снова посмотрел в зеркало заднего вида и увидел, что Ханна мигом ожила и на лице ее снова отражается некое подобие любви. Дешевой любви, купленной ценой его крови, но Тоби было все равно, он и на такую согласен.

Тоби думал, что потом весь вечер будет показывать Ханне, как пользоваться телефоном, но она, конечно, уже знала. У нее уже был аккаунт в инстаграме, и Тоби тут же захотелось с кем-нибудь серьезно поговорить о том, насколько это хорошо для одиннадцатилетки, но Рэйчел была не тем человеком, которого можно о таком спрашивать, даже если знать, где она в данный момент находится. Тоби зафолловил дочь в инстаграме, и ее посты просто кричали о недостатке уверенности в себе. Они почти открытым текстом напрашивались на комплименты. В них содержалась похвальба, от которой за милю несло враньем. От этого Тоби хотелось посадить дочь на колени, качать ее и убаюкивать, и петь ей колыбельные, пока она не заснет.

Пришел очередной текст от Нагид с вопросом, собираются ли они наконец встретиться. На фотографии, приложенной к вопросу, она была в золотых бусах. Она никогда не посылала фото своего лица, но на этом снимке по крайней мере были шея и кусочек подбородка. Бусы свисали с шеи, ниспадая на гр у ди и на кружевную отделку белого лифчика. Черт! Черт! Черт!

Дети до сих пор у меня

– текстнул в ответ он.

Она ответила эсэмэской с плачущей гифкой Алехандры Лопес. Это была сцена из «Президентриссы», мюзикла Алехандры об Эдит Вильсон, жене президента Вудро Вильсона, которая втайне управляла страной после того, как у ее мужа случился инсульт. На гифке она в буквальном смысле победоносно, вызывающе и отчаянно рвала Версальский договор, рыдая над постелью своего мужа.

Алехандра была клиенткой Рэйчел. Тоби захотелось написать в ответ, что к таким штукам нужно триггерное предупреждение.

Он собирался опять отказать Нагид. Ему казалось, что нельзя сейчас бросать детей. Он собирался опять отказать Нагид. Но снова посмотрел на фотографию. Черт! Черт! Черт! Та часть его мозга, что была способна мыслить хладнокровно, могла также мыслить сердито и сексуально-возбужденно. А эта гифка? Такое ощущение, что она была послана специально, чтобы напомнить ему, как Рэйчел до сих пор неотъемлемо присутствует в каждом его движении. Нет. Он этого не допустит. Где бы ни была Рэйчел, что бы сейчас ни делала, она больше не будет вносить хаос в его жизнь.

Он написал в ответ, что да, они наконец-то встретятся. Может ли она завтра? Она могла.

Он: Можно я тебя поведу в новый французский ресторан на Третьей улице? Можно я тебя поведу в старый французский ресторан на Лексингтон?

Она: (смайлик, изображающий багрового дьявола)

Он: Означает ли смайлик, изображающий багрового дьявола, что ты хочешь пойти в ресторан на Третьей улице? Или что ты хочешь пойти в ресторан на Лекс?

Она: А может, просто у тебя?

И у него в голове пронеслось со скоростью пулеметной очереди:

о господи о господи черт меня побери Да! Да! Да! Да!!!

а вдруг она меня ограбит?

что, Рэйчел, съела?

как-то всё очень уж просто.

Последняя мысль застряла у него в голове. Не бывает, чтобы секс доставался так просто. Ну не бывает. Бывало, что он впервые встречался с женщиной и в тот же день у них был секс. Случалось, что диалоги, полные двусмысленности и намеков, переходили в телефонный секс или секс по фейстайму. Но его еще ни разу не приглашали вот так просто, открытым текстом, к нему же домой ради секса. А что если она проститутка? А может, это разводилово? Он понял, что до сих пор не видел ее лица. Что если это шутка? Что если это подшучивает над ним кто-то из коллег? Нет, такого не может быть. Он постарался успокоиться. «Такого не может быть». Он вошел в спираль.

Он: увы, мои дети будут дома. Мне бы очень хотелось. Честно.

Воцарилась краткая пауза, сердце у него колотилось в горле, но тут пришло новое сообщение:

Можешь прийти ко мне. В девять вечера. Не опаздывай.

Она дала ему адрес на Семьдесят седьмой улице на Вест-Сайде, и он ответил смайликом с изображением багрового дьявола. Знаете ли, человека могут ограбить и в чужом доме.

Она: Ты ведь меня не ограбишь, правда?

Хорошо, но именно такое сообщение он послал бы сам, если бы планировал кого-нибудь ограбить. Он бы заранее сделал вид, что сам боится ограбления. Он прокрутил цепочку сообщений Нагид вверх, чтобы снова посмотреть на ее фото, потом закрыл ее сообщения. Он подумал, не вызвать ли Джоани; ей приходилось и раньше сидеть с его детьми – считалось приемлемым, если врач нанимал своего клинического ординатора или стажера бебиситтером (или заниматься вместо него исследованиями, или в качестве личного ассистента). Но Джоани как-то очень фамильярно ведет себя с ним в последнее время. Она так говорит с ним, что ясно: она по крайней мере мысленно обращается к нему на «ты». Его это беспокоило. И он отправил эсэмэску одной преподавательнице йоги, по совместительству артистке, которая пару раз сидела с его детьми.

Он наконец посмотрел в лицо страху, который гнездился у него в груди. У него нет постоянного бебиситтера. Теперь, когда они вернулись из Хэмптонса, можно снова отправить детей в дневной лагерь, который заканчивается в три часа, но если честно, Тоби такой режим поддерживать не сможет. Ему захотелось позвонить Моне; приехать туда, где она сейчас (Квинс? Стейтен-Айленд?) и сказать ей: он сам не знает, что на него нашло, он чудовищно сожалеет, она – клей, скрепляющий его семью, и так далее. Она поймет. Она знает, что это такое, когда Рэйчел доводит тебя до безумия. Не может не знать. Она работает у Флейшманов двенадцать лет.

Но он не мог. Эту кашу заварила Рэйчел. Именно из-за нее он такой дерганый. И вообще он правильно сделал, что уволил Мону. Верно ведь? Ребенок несколько часов смотрел порнуху! Тут его осенило. Он пошел в спальню и позвонил директору загородного лагеря, чтобы спросить, нет ли свободной койки в палате для четвероклассников. Директор сказал, что да, но сейчас уже поздно записывать детей в лагерь.