Даниэль Сальнав - Сибирь

Вывод из вопросов и ответов. Школа? Демографический спад привел к закрытию множества школ. Сейчас ощущается подъем рождаемости, но для маленьких детей не хватает мест, только в частных школах, что очень дорого. Значит, они учатся читать и писать со своими бабушками и дедушками. И все равно, говорит наш гид, уровень образования падает. (Во всяком случае, в школах, которые я увижу, сохраняется тот стиль и содержание, которые у нас давно сметены временем.) Наша гид сама, будучи преподавателем французского языка и работая в университете, готовит теперь кадры для сети Auchan, распространенной в России, и зарабатывает в десятки раз больше.

И заключение: общая тревожность, экономический кризис, растущая доля брошенных детей.

Несмотря на все это, как же вокруг красиво и тепло, все, кажется, светятся радостью этого весеннего дня; мягкая и теплая погода, которая долго не продлится. С августа уже начнет холодать. Везде вдоль тротуаров торговое оживление, витрины, выставки товара прямо на улице — эти небольшие бронзовые скульптурки, которые так нравятся россиянам. Дети на них залезают и фотографируются (я, кстати, тоже). В дорогом бутике я покупаю фарфоровых кота и сову, D. F. - поросенка. В витрине успеваю рассмотреть алюминиевую сковородку за 6000 рублей. Месячная пенсия учителя.

К концу этого утомительного дня, в 17 часов, нас ждали в библиотеке «Читай-город» (в названии игра слов наподобие «Китай-город» в Москве, китайского квартала, расположенного у Красной площади напротив Кремля). Опять та же постыдная для нас реальность: наши русские друзья гораздо лучше знают французскую литературу, чем мы, за редким исключением, русскую. Тем не менее D. F. рассказывает, как он читал Толстого в 12 лет, а я о своем чтении «Преступления и наказания» в 14. Я вспоминаю во время рассказа, как в поисках следов Достоевского в Петербурге в окрестностях прежней Сенной площади, а ныне площади Мира я случайно зашла в один дом, где, наверное, и было совершено преступление. Там на втором этаже висели картины, как в пустой комнате, где одно время скрывался Раскольников. Я не знала, что об этом подумают наши слушатели, особенно молодые. И потом я была очень уставшей и взволнованной всеми образами, порожденными сегодняшней экскурсией по городу.

19 часов. Ужин в ресторане «Штолле». Пироги и пирожные. Исеть образует гладь, которая отражает пока еще яркий, но угасающий свет. Мы уже проконсультировались на одном известном сайте, работающем в автоматическом режиме, что «Исеть — это река, протекающая по Свердловской, Курганской и Тюменской областям России. Левый приток реки Тобол».

О, чудные языковые путешествия!

В 21 час с сумками на плечах мы направляемся к вокзалу. Издалека на перроне вагона нас жестами подзывают наши проводницы: «Ваш дом, ваш дом»! Что они делают, так долго ожидая нас вдалеке от своих семей? Я надеюсь, что им за это платят.

Мы бросаем книги, провизию, куртки, шарфы, подарки и всякого рода сувениры на наши полки, но еще не расходимся на ночь. Смеемся, кто-то поет, кто-то шутит, ходим из одного купе в другое. В дверь всовывается рука, предлагая стакан водки по кругу. У входа в вагон висит большой белый лист бумаги: каждый оставляет там свой комментарий или рисунок. N., президент союза издателей, написала на французском: «A la gare comme a la gare» («На вокзале как на вокзале»). Это мораль путешествия, которое нам навязывает свой распорядок и свои специфические ограничения, свой коллективный разум, свою регулярность, но также и нашу обязанность постоянно адаптироваться, легко переносить перегруженное расписание дня, мало спать и много ходить, слушать, смотреть, понимать, безропотно уходить на новые рандеву в течение 10–12 часов подряд… Но поезд — высшая за это награда. Чудесным образом он возит вас по миру, пока вы остаетесь неподвижны. Кроме того, постоянная смена часовых поясов (каждый день на час больше, всего девять) — это потеря привычной системы отсчета, которую я сначала радостно приветствовала, даже если говорят, что она может вас ввергнуть в страх и тревогу.

И все-таки нужно решиться пойти спать.

Ночь в поезде. Сибирь, Сибирь! Стучат колеса. Каждый раз, когда я сегодня об этом думаю, я как будто бы вижу удаляющуюся в темноту маленькую золотую надпись, эти буквы «Сибирь», название реки или древнего ханства, которое сегодня является названием всей Сибири. Во сне мы оставили столицу Тобольск (Тюменский край) в трехстах километрах к северу. Отдаленность от Транссибирской магистрали помешала его развитию.

Утро в купе, дружеские приветствия (я не разбудила тебя вчера вечером? Нет, я даже не слышала, как ты вернулась). Счастье вновь увидеть эти бесконечные молчаливые равнины, березовые леса, быстро теряющиеся между деревьев дороги, эти загадочные следы человеческого присутствия: крышу шалаша, охотничьи заимки… Вдоль реки стоят цапли и расположено что-то вроде электростанции. Взгляд какую-то минуту скользит по ним, затем движение поезда все стирает, так как каждую секунду возникают новые композиции: болота, пруды, река, которую мы проезжаем по мосту, дребезжащему всем своим железом. Путь изгибается, поезд наклоняется, солнце проблескивает сквозь облака. Все говорят, что деревни заброшены, в них остались только старики. «Без детей, без пенсии ты умираешь». Мы еще не в самой глубинке Сибири… Частые остановки. На этой поезд на Таллинн на другой стороне пути и еще один «Сибиряк» с двуглавым орлом.

Поезда и еще поезда. Когда опускается вечер и мы продвигаемся дальше в неизвестные края, красный цвет заката, кажется, толкает нас вперед, и двойная вибрирующая гласная в слове «Сибирь» между гулкой «с» в начале и раскатистой «р» в конце гармонично сочетаются с монотонным стуком колес и короткими гудками на вокзалах, на которых мы не останавливаемся. Зов, ностальгия, печаль и вновь призыв — ничто не может остановить путь на восток.

7 часов 30 минут. Каждое утро мы встречаемся в коридоре с полотенцем на плече, зубной щеткой и бутылкой минеральной воды в руке. Затем время завтрака, и мы идем цепочкой через поезд в вагон-ресторан: блины, каша с маслом, апельсиновый сок и кофе. Затем в купе чай, галеты и изюм! Так как до вагона-ресторана, расположенного где-то посередине состава, добраться нелегко, мы часто ждем остановок, чтобы дойти до него по перрону. Действительно, довольно трудно пройти по поезду, так как вагоны соединены подвижными переходами, огороженными слева и справа цепями. Шум и пропасть немного пугают. И, кроме того, в этих битком набитых вагонах мы опасались задеть какую-то личную жизнь народа, вломиться в незнакомую нам обстановку. Однако мы никогда не сталкивались с признаками неприязни, скорее наоборот. На полках спят молодые, по-детски розовощекие солдаты, свесив головы и приоткрыв рты; их белые, босые, очень чистые ноги болтаются в пространстве. Иногда нужно приподнять чью-то ногу или убрать руку, чтобы освободить проход. Многие одеты в специальную удобную спортивную одежду, так как дорога занимает целую неделю: сегодня нигде в мире не ездят поездами на такие длинные расстояния. Жарко. Мужчины обнажены по пояс, женщины, не стесняясь, оголяют руки и ноги, время от времени работает вентиляция. Все едят, дети оставляют бутерброды, чтобы посмотреть на нас.