Денис Гоголев - Два года ада, или Как выжить в армии

Из наших нашли одного спортсмена, который на гражданке занимался какими-то единоборствами, и устроили спарринг с одним рыжим сержантом, который отслужил всего полгода. Лицо у него было противное и мерзкое, но понтов очень много. Начали они драться. Он поддавался рыжему сержанту, но все равно выиграл этот спарринг, и это оказалось его ошибкой. Другие старослужащие его после очень сильно забили на наших глазах. Такой беспредел я увидел первый раз в своей жизни, но это оказались цветочки, а ягодки были впереди в моей двухгодичной службе. Это шоу не для слабонервных продолжалось до тех пор, пока дневальный, стоявший на тумбочке, не крикнул всех на построение.

Построившись, нас повели проходить еще один медицинский осмотр. По прохождению медицинского осмотра нас, каждого призывника, приписывали в разные учебки. Кого на радиста, кого в разведку, на водителя и, конечно, на сержанта. Сержантом предлагали стать и пройти сержантскую учебку более образованным призывникам, а то есть предпочтение отдавалось в первую очередь, кто окончил техникум. Институтских у нас просто не было.

Самое интересное, что предложили человекам десяти, и все отказывались. Кто ссылался на здоровье, кто еще называл разные причины. Спрашивая у всех отказников, почему отказались, все ссылались на большую ответственность и большой геморрой. Получилось, что из шестидесяти семи человек выбрали двоих — меня и еще одного призывника. Я был горд за себя, что мне предложили, и я не отказался ехать в учебку в Ростовскую область учиться на командира отделения. При прохождении медицинского осмотра при взвешивании во мне оказалось шестьдесят пять килограмм. Три килограмма я уже умудрился потерять — это при росте один метр восемьдесят два сантиметр.

После прохождения и собеседования нас повели на ужин. Поковырявшись опять, я так ничего и не съел. Я уже знал свой срок отправки в учебку. Через шесть дней я уже должен был попрощаться с Моздоком на полгода. После приема пищи мы разбрелись в казарме по своим местам и ждали отбоя.

Наступило десять часов вечера, и после поверки нас положили спать, трех человек на две кровати. Была очень сильная духота. Пахло вонючими портянками и носками.

После отбоя начались телодвижения старослужащих. Сначала нас стали поднимать и рассматривали шмотки, которые они не добрали. Я сразу вспомнил, что под брюками у меня были нормальные спортивные штаны, и я незаметно их стал рвать. Спали мы в своей одежде без одеял и подушек, и накрывался я своим пуховиком.

Подняв меня, старослужащий велел мне показать, что находится у меня под брюками. Увидев красивые спортивные штаны, он обрадовался и сказал снимать. Я, раздвинув ноги, показал ему здоровенную дырищу, которую я сделал несколько минут назад. Так я и остался в своих спортивных штанах. Конечно, было не жалко отдать и ничего не рвать, ведь через какое-то время нас оденут в военную форму, но, отдав штаны, я должен был мерзнуть, что очень не хотелось, а так я был в тепле.

Через некоторое время ко мне подошел еще один старослужащий, и тоже у меня посмотрел что под штанами. Ему понравились мои семейные трусы. И он меня попытался заставить их снять. Я, конечно, все предвидел, но никак не мог подумать, что как-то свяжется с трусами. Без трусов ходить в мои планы не входило, и я понял, что меня сейчас начнут бить, но подумал, если этот старослужащий солдат не брезгует даже трусами, значит, он чмошник.

Я ему говорю: «А тебе не западло будет после меня сраные и ссаные трусы одевать?» После чего он злой, меня толкнув, сказал: «Иди нах… спать». Часа два нас поднимали и забирали последние хорошие вещи. Спать нам не спалось, и жалко было, что все мои земляки спали в глубине казармы. Я спал на самом краю. Кто со мной спали рядом, я их не знал, хотя и ехали вместе.

Старослужащие после сегодняшних наших поборов запаслись водкой, отправив в самоход в город за горючей смесью солдата. Я стал засыпать, но даже не понял, сколько проспал, как начались крики пьяных старослужащих. «Запахи, уроды, вы чего спите?» — и нас начали поднимать по несколько человек, жестоко избивая.

Минут по пять, по десять, по очереди долбили наших с большой жестокостью. Били локтями, ногами, а один старослужащий заставлял раздвигать ноги и по несколько раз бил в паховые органы. Ребята падали, мучаясь от боли, а их лежачих добивали ногами и заставляли вставать, избивая заново. Мне было очень страшно, и я вспомнил про бога, в которого не верил. Накрывшись пуховиком, я начал молиться.

На кладбище ночью на гражданке, когда я убегал от ментов, было цветочками по сравнению с тем, что я пережил в первую ночь своего пребывания в части. Близилась очередь и ко мне, чем ближе от меня поднимали народ, тем становилось все страшнее. Я увидел, что вытащили Павла, учившегося со мной в техникуме. Его тоже стали жестоко избивать. У меня на душе скребли кошки. Заступиться за него этой ночью значило подписать себе смертный приговор. Когда подняли моего соседа по кровати, я уже понял, что мое избиение должно было быть с минуты на минуту, но мои молитвы не прошли даром. Из всех призывников не побили всего несколько человек, в том числе и меня. Меня отправили смотреть к двери, чтобы никакой офицер не успел зайти, пока всех остальных избивали.

Через некоторое время я чуть ли не другом старослужащих стал, которые периодически меня спрашивали, не идет ли кто. Простояв на стреме часа полтора, меня отправили спать. Эта ночь оказалась самой длинной за мою прожитую жизнь. В шесть утра дневальный прокричал: «Рота, подъем!» — и мы, одевшись, вышли на улицу.

Сержант, который, как мне показалось, был одним из самых правильных и, наверное, для всех примером в Российской армии, выгнал нас на зарядку. Таких, как он, я за всю службу встречал не много, которые могли выругаться и дать втык только за дело. А те, которые били нас ночью, чтобы позабавиться и показать, кто в доме хозяин, были полными отморозками. Первая зарядка меня совсем не напрягла, и сержант нас гонял хорошо, а я наблюдал одновременно за своими сослуживцами, как им было тяжело.

В спортивном отношении я многим мог дать фору. После завтрака нам сделали перекур, и мы обсуждали первую ночь, которую нам пришлось пережить. У многих уже были мысли побега из этой беспредельной части, и мы решили, что еще одна такая ночь и подадимся в побег. Единомышленников оказалось очень много. На улице было градуса два тепла. После этой ночи стало больше призывников без одежды, оставшихся в одной рубашке. Были даже оставшиеся без ботинок. Им на время выдали тапочки.

Мне объявили, что завтра мне уже выдадут форму из-за отъезда в учебку. В этот второй день мы были предоставлены сами себе из-за присяги других призывников, приехавших немного раньше нас. Они уже были одеты в военную форму. Мы практически целый день провели в казарме, общаясь между собой. Выводили нас только в туалет и на прием пищи.