Денис Гоголев - Два года ада, или Как выжить в армии

Кто-то позвонил в квартиру.

Я открыл дверь и увидел женщину, которая попросила расписаться, вручая мне повестку о явке в военкомат. Мне уже восемнадцать лет, и с небольшой отсрочкой из-за учебы в техникуме мне наконец ее вручили. Шестого января 1997 года в 6 часов 30 минут мне нужно было явиться с вещами в военкомат для отправки в Вооруженные силы Российской армии.

По коже пронеслись мурашки. Я долго смотрел на бумажку, именуемую повесткой для службы в армии, начиная осознавать, что через две недели моя гражданская жизнь закончится. К повестке я, конечно, был готов, только дату отправления оставалось узнать, что и выяснилось.

Но больше всего в это время меня волновали государственные экзамены, после сдачи которых я получил диплом текстильного техникума и — «прощай, учеба», считал себя самым счастливым человеком. Еще, конечно, не могло меня не радовать и то обстоятельство, что уходившие служить учились в техникуме на полгода меньше, чем остальные. Многие завидовали нам — диплом мы получали малой кровью, и я этим гордился. Учиться больше не хотелось, а хотелось начать новую эпоху в жизни — отслужить два года и начать работать, зарабатывать деньги.

Я считал, что без службы в Вооруженных силах путевку в хорошую жизнь мне не получить и на хорошую работу не устроиться. Военный билет для мужчины как второй паспорт, и в моем понимании он был одним из главных документов при трудоустройстве, хотя это, конечно, был миф. Да и перед друзьями-товарищами было неудобно, ведь уважением не пользовались те, кто не служил, к ним относились с презрением.

Настроение у меня изменилось после вручения повестки не в лучшую сторону. Навалился страх, так как дата уже была назначена.

В свои восемнадцать лет я уже успел научиться пить водку, трахать девок и стоять на учете в милиции за драку. Участковый милиционер знал меня в лицо и называл безобидным хулиганом. Вместо года я состоял на учете все два с половиной года до 18 лет, так как были у меня еще нарушения дисциплины. Ловили меня на крыше десятиэтажного дома в нетрезвом виде, ловили за распитие спиртных напитков на улице, забирали меня, шатающегося по улице в нетрезвом виде, в отделение милиции. Не поставили меня на учет в наркологию только потому, что там работала моя бабушка. Бумажки из милиции регулярно туда попадали, как только я попадал нетрезвым в отделение.

Детство у меня прошло весело — от спортивных школ до приводов в милицию. Был случай, когда нам, малолеткам, ночью захотелось пойти на кладбище выпить водки, и даже не водки, а спирта «Рояль», который в то время был очень популярен и стоил недорого. Как выпьешь его, так сразу голову сносит. В желудке происходит отравление, и везде блюешь, выворачивая все свои внутренности наружу. И какие козлы производили и выпускали в продажу эту отраву?! Сколько народу отравилось этим спиртом!..

Собралось нас пойти ночью на кладбище человек двенадцать. Кто-то, конечно, испугался и не пошел, мне же хотелось острых ощущений. Взяв магнитофон, под музыку группы «Сектор Газа» мы пошли на кладбище испытывать свою смелость. Когда подошли к центральному входу на кладбище, еще трое, испугавшись, не пошли, а все оставшиеся, включив на всю громкость двухкассетный магнитофон, под песню «Сигарета мелькает во тьме» зашли на территорию и потащились вглубь кладбища к святым местам, к Братской могиле, чтобы почтить память участников и героев Великой Отечественной войны.

Не дойдя до святого места, мы выбрали ухоженную могилу с лавочкой и столом и начали распивать разбавленный спирт. В эту ночь мне не хотелось пить, и я, не помню по каким причинам, отказался и смотрел на все происходившее на трезвую голову.

Некоторым пацанам, а проще сказать — отморозкам, стало скучно, и, напившись, двое из них стали ломать памятники, вырывать ограды, крушить все на своем пути.

Что могли сделать нормальные ребята, которые пришли проверить свою смелость, а не заниматься вандализмом? Отморозков угомонили. Справедливости ради могу сказать, что один из них теперь не вылезает из тюрем, а другой отошел на тот свет. У меня просто в голове не укладывалось, как этот малолетний ублюдок, которого воспитывали родители (да еще ко всему у него папа военный), ломает памятники и ограды на кладбище, показывая, какой он герой. Ранее он уже отличался, когда избил пьяного молодого человека и пытался снять с его пальца печатку, которая не снималась. Тогда он решил отрезать палец ножом, но его оттащили и удержали от преступления. Через пару лет его на этом свете не стало. По словам тех, кто его знал, он выбросился из окна. Я в то время служил. Наконец мы, так и не добравшись до святого места — Братской могилы, собрались к выходу после всего выпитого, и это было к лучшему. От разных пьяных уродов, с которыми я был там, можно было ожидать чего угодно, — этого я не предвидел, когда шел на кладбище, и мне хотелось побыстрее уйти, хотя я так и не навестил могилу своего деда, участника Великой Отечественной войны, о чем я думал, когда шел в святое место ночью, хоть это была и бредовая идея моего недалекого разума. У меня в душе была очень сильная неприязнь к этому походу, и хотелось только одного — побыстрее добраться до дома. Было противно находиться в этой компании, и утешало только то, что некоторые испугались, а я не струсил и пошел вместе остальными. Я считал этот свой поход подвигом, потому что, переборов свой страх, ночью побывал на кладбище.

Проходя через центральный вход, мы увидели, как с мигалками и со скрежетом колес останавливались милицейские «бобики», то есть машины, и из них выпрыгивали сотрудники УВД. Все бросились в рассыпную вглубь кладбища. Я спрятался за какую-то кучу земли — наверное, это была бесхозная могила. Менты с собаками, освещая фонариками, искали нас. Еще немного, и я наложил бы в штаны. Хотелось даже сдаться, но что-то меня останавливало.

Я лежал не шолохнувшись минут тридцать и проклинал этот поход. Вспомнил я за это время все: и как хорошо дома в кроватке, и какие молодцы остальные пацаны, которые не пошли. Когда все успокоилось и милиция начала разъезжаться, я, дрожа от страха, стал пробираться ползком через могилы и ограды к заднему выходу с кладбища. Вдруг я услышал какой-то шорох и шепот. Я тихонько окликнул их. Это были двое наших. Им было страшно не меньше, чем мне, и рады мы были друг другу очень сильно. Мы теперь втроем выбирались с кладбища, перелезали через заборы, чтобы выйти в город с другой стороны. Когда вышли в город, мы уже могли прикинуться, что просто гуляем. Пройдя несколько кварталов, мы встретили всех остальных и стали, радуясь, живо обсуждать, кто куда убегал и как за кем гнались.