Денис Гоголев - Два года ада, или Как выжить в армии

В голове я начал все переваривать, что земляки — это не есть хорошо, и надо выживать поодиночке в первые месяцы своей службы. Ребята потом отмазывались, что если заступились бы за меня, было всем еще хуже, и, наверное, они были правы, но за слова, сказанные в поезде, их никто не тянул. Как-то, может, не придал этому значение, и не посчитал это всерьез. Но что говорить о службе в армии, когда я за свою прожитую жизнь не нашел ни одного товарища, про которого сказал бы, что с ним я пошел бы в разведку. Сущность, видимо, человеческая такова — жить ради своей выгоды. И меня это всегда коробило с детства.

Близился вечер третьего дня. На вечерней поверке не оказалось одного нашего призывника. Он сбежал из части. Весь вечер вся часть с командирами стояли на ушах. Напрягали старослужащих и сержантов, что призывники могут убежать только из-за дедовщины. Третья ночь оказалась самой спокойной из-за побега призывника. Уже ночью мы были под контролем офицеров и контрактников, которые нас караулили. Ввели усиленный режим, и наконец я выспался этой ночью, если, конечно, можно назвать сном, когда спишь втроем на двух кроватях.

Следующим днем меня должны были одеть в военную форму. После завтрака меня с одним призывником, которых приписали в сержантскую учебку, повели на склад, и наконец я скинул свою гражданскую одежду, и надел военную форму. Ответственный офицер приказал рыжему сержанту помочь мне с пришиванием шевронов на форму. Дали на все два часа, так как вечером я должен был принимать присягу. Я начал уже подумывать о своей заднице, которой была уготована участь получить три раза солдатской пряжкой. Шить мне сержант, как надо, показал, но делал я это очень медленно, и ему пришлось за меня пришивать. Все призывники просто не верили своим глазам, что сержант пришивает мне шевроны на форму. И теперь я был укомплектован по полной, чем я был сильно горд, так как выделялся из своей толпы. Все призывники меня разглядывали. Шинель моя была очень не удобная. Кто ее придумал, не знаю, но зимой в ней холодно и некомфортно. Мозоли на ногах я уже натер за несколько часов из-за неумения наматывать портянки.

Вечером меня вызвали к командиру части принимать присягу. Присягу я принимал не по уставу. В кабинете у командира части я прочитал свою клятву, и меня поздравили с официальным вступлением в вооруженные силы на два года. Шагая в казарму, я настраивал себя на прописку старослужащими из запаха в духа. По приходу в казарму я заметил, что на меня из старослужащих никто не обращает внимание. Я забился в угол и рассказывал своим землякам, как прошла присяга. Мне очень сильно повезло, и я был рад, что моя задница оказалась не тронута. Оставалось мне переночевать в Моздоке две ночи, и ждала меня сержантская учебка.

В предпоследнюю ночь я перебрался спать к своим землякам. Освободилось одно место, так как одного земляка отправили в санчасть из-за высокой температуры. Постепенно я стал привыкать к армейской пище, и уже хлеб не отдавал, употребляя его сам, пытаясь впихнуть с ним и кашу.

Предпоследняя ночь оказалась тоже спокойной, и служба казалась уже не такой и ужасной для нас, молодых. В предпоследний день мы убирали плац от снега, и ответственный офицер уже меня назначил старшим. Служба начала идти на позитивной ноте, и уже заработав небольшой авторитет, я был этим очень доволен.

Последнюю ночь тоже пришлось пережить нелегко. Двое пьяных старослужащих трясли деньги на выпивку. Как ни странно, но после проверок зубных паст нашлось несколько купюр. Сколько мы страдали в первые дни из-за этих денег. Я спрашивал у всех ребят, есть ли у кого деньги и зачем нам нужны эти бессонные беспредельные ночи. Ко всем лично подходил и говорил, что деньги здесь нам, молодым, не дадут потратить. Отношение к призывникам, у которых нашли деньги, изменилось, и все их считали крысами. Столько получать от старослужащих из-за кого-то, кто спрятал деньги, и конечный итог, что деньги нашлись, а мы огребали после найденных денег по полной. Старослужащие после найденных денег немного успокоились и послали гонца за водкой в самоволку, но ночь моя последняя еще только начиналась.

Ночью опять началось шоу. Теперь пьяные старослужащие набирали себе во взвод призывников. Подходит старослужащий к кровати: «Эй, запах. Будешь в моем взводе служить? — призывник отвечает от страха, что очень хочет. — Тогда подъем», и начинает его избивать. И так трое старослужащих подходили ко всем. Когда подошли ко мне, то на их вопрос я ответил, что уезжаю в сержантскую учебку. Ударив меня по лицу, мне сказали «отбой». Я оказался первым нетронутым, кому повезло. Мои земляки, лежавшие рядом со мной, поняли, что можно тоже остаться непобитыми, и ответили примерно так же, как и я, оставшись целыми. Избивали всех до тех пор, пока не зашел в казарму офицер, который и спас остальных, до которых еще не дошло дело.

Утром после завтрака всю часть повели в городскую баню. Шли мы по городу строем, и я рассматривал этот город Моздок. Для меня было дико, что в городе я видел одни частные дома. Мне этот город напоминал больше подмосковную деревню. Я задавал вопрос себе, как же здесь живут люди. Раздевшись в бане, нас осматривал врач. На нас, на призывниках, на каждом втором были на теле синяки от побоев. Каждый объяснял, что синяки еще с гражданки остались, и списав на это вранье, нас отпускали. Но когда зашли другие солдаты, принявшие уже присягу, которых на наших глазах прописывали в духи, и у каждого на заднице светились по три звезды, начался допрос с написанием объяснительных. Этих старослужащих командиры грозились посадить, и я даже был доволен, что этим уродам, избивавшим нас, будет наказание. Я уже этого не застал, так как после бани меня вызвали и направили на построение уже с ребятами, которые уезжали в сержантскую учебку.

За пять часов до отъезда, после обеда, нас начали гонять строевой подготовкой. Выяснилось, что из пятидесяти человек я оказался самым заметным, который не умел ходить строевой. А где мне было научиться, когда меня, с кем я приехал, еще не учили ничему, а ребята, которые были в строю, уже по два месяца отслужили, так называемый курс молодого бойца прошли. Мало того, что они строевой умели ходить и ногу тянуть, так они еще уже на стрельбах были и стреляли из автоматов. За два часа строевой, как мне показалось, я уже ходил и не выделялся из толпы.

Перед отъездом нас посадили в свободное помещение с вещевыми мешками, и, сидя на полу, мы ожидали команды офицера. Разговорившись с каким-то солдатом, который рассказывал постоянно про своего отца и брал с него пример, рассказывая мне, как его отец служил. Мы с ним спорили на эту тему, что двадцать пять лет назад было другое время, и с нынешним не может быть никакого сравнения, но он мне твердил обратное. Когда я ему рассказал, что меня не били ремнем, и не переводили в духов, он с возмущением начал кричать, что я вообще еще даже не дух, раз меня не били пряжкой. У нас началась словесная перепалка. «Кто эти порядки придумал, переводить в духи — сами старослужащие для развлечения, а мы должны им подставлять свои задницы», — говорю я. Только он еще больше стал возбужден. Тогда я понял, что цивилизованного разговора у меня с ним не получится, и отсел от него. Только он кричал уже всем, что я чуть ли не враг народа. Мне уже хотелось подойти и врезать ему, но, подумав, я решил себе не создавать проблемы.