Джилл Симс - Почему маму всё достало [litres]

– Останемся только мы с Эллен, – безапелляционно заявила Джессика. Я про себя повторила, что не буду марать руки о Джессику, и если у кого и есть право дать ей затрещину, так это у Натальи.

– ЗАТКНИСЬ, Джессика! – отчеканила я. – Она его жена . Мы все здесь только потому, что она посчитала нужным позвонить нам и сообщить. Так что заткнись и не веди себя как последняя стерва, попробуй хоть раз в жизни!

Джессика так опешила от моей словесной атаки, что и вправду заткнулась и даже присела в уголке.

А потом мы стали ждать.

Я всегда думала, что при смерти драматизм нарастает по мере того, как жизнь постепенно покидает тело. Акушерка однажды рассказывала мне, что во время родов самое поразительное – что вдруг в какое-то мгновение в комнате становится на одного человека больше. По аналогии я думала, что, когда находишься в комнате с умирающим, вдруг в какой-то момент становится на одного человека меньше, ты просто почувствуешь , что как будто кто-то ушел. Некоторые утверждают, что так оно и бывает, но я не почувствовала.

Большую часть того вечера я промаялась на неудобном больничном стуле, боясь даже на минуту отлучиться в туалет, – боялась, что он вдруг умрет, пока я буду в туалете, и это будет так трагично и символично, уж даже не знаю почему. Врачи нас заверили, что ему не больно, а я все никак не могла понять, откуда они это знают ? То есть нет же никаких свидетельств тех, кто пробыл в таком состоянии и при этом был бы способен описать его. А уточнять подробности у врачей тогда было как-то не к месту.

Джессика тоже просто сидела, совершенно потерянная, уж не знаю, то ли от перспективы потерять навсегда отца, то ли от шока, что бывают ситуации, которые она не контролирует, и как бы она не старалась помыкать другими, кидалась на всех и вся, суетилась без меры, добиться своего иногда бывает невозможно. Подозреваю, что там было всего понемногу, и мне казалось, что она мысленно составляет длиннющую гневную жалобу на отвратительное клиентское обслуживание в этом заведении, принадлежащем Смерти с Косой.

Наталья просто держала отца за руку, уставившись невидящим взором в пространство и кусая губы. Дыхание у отца становилось все медленнее и незаметнее. Медсестры то и дело заглядывали к нам в палату, спрашивали, не нужно ли нам чего-нибудь, а потом одна из них что-то тихо сказала Наталье. Наталья пробормотала что-то в ответ, и медсестра молча кивнула.

Наталья подняла взгляд на нас.

– Эллен, Джессика. Оставите меня на пару минут с ним? Пожалуйста?

Джессика открыла было рот, но я ее опередила.

– Пошли, – резко сказала я, пытаясь подавить внезапное удовлетворение от того, что можно встать и размять ноги, и даже воспользоваться этим моментом, чтобы наконец сходить в туалет.

– Две минуты, – не удержалась Джессика. – Не больше.

– Мне больше и не надо, – спокойно ответила Наталья.

К счастью, в коридоре сидел Нил, и я толкнула Джессику ему в руки.

– Придержи ее пару минут, – приказала я ему, а сама ринулась в ближайший туалет.

Когда я вернулась, Джессика уже совершенно оправилась и пререкалась с Нилом, все хотела зайти назад в палату, говоря, что она здесь самая старшая, и потому именно она должна принимать решения, на что Нил пытался ее вразумить, что вообще-то Наталья юридически является ближайшим родственником. При виде меня он даже несколько воспрял духом.

Мы все зашли в палату, Наталья в этот момент нежно поцеловала отца.

– Прощай, старый развратник, – сказала она надтреснутым голосом.

Джессика завыла.

– Он умер! Сама нас отправила прочь, а он в это время умер!

– Нет, не умер. Пока еще нет, – ответила Наталья. – Но скоро это произойдет, мне нужно было побыть наедине с моим мужем . Разве я многого прошу?

– Конечно, нет, – сказала я.

– Тебе тоже надо побыть с ним одной? – спросила меня Наталья. Я не знала, что сказать.

– Нет! – разъяренно вскрикнула Джессика. – Нет, я не хочу оставаться здесь одна.

– Вообще-то да, – ответила я. – Можно оставить меня с ним на минуточку?

Наталья, не церемонясь, пихнула Джессику в сторону двери, и вот я одна в палате с отцом. Что говорить? Вся жизнь из невысказанных чувств и эмоций осталась позади, ты-то полагал, что будет время сказать родителям все, что думаешь, чувствуешь, переживаешь, и вот совсем не остается времени, чтобы сказать еще хоть что-нибудь.

Я села на постель, сжала его руку в ладонях. В конце концов все сводится к одному.

– Я люблю тебя, папа, – шепотом сказала я ему. – Давай, пока.

«Давай, пока» было его фирменной фразой на все случаи жизни. Когда мать вышвырнула его из дома, когда я поступила в университет в Эдинбурге, когда я выходила замуж за Саймона, когда отец решил переехать в Португалию – он всегда запрыгивал в свою машину, бросал «Давай, пока» и отчаливал. «Долгие проводы – лишние слезы», так он это объяснял. «Никогда не оглядывайся, это всегда грустно». Конечно, он был прав, как всегда. Прошлое не вернешь, сколько не оглядывайся назад, и теперешняя ситуация с Саймоном – прекрасное тому подтверждение.

Я открыла дверь палаты и кивком поманила Джессику.

– Тебе надо с ним побыть, Джесс, – мягко сказала я.

– Нет! – воскликнула Джессика. – Нет, я не могу, и вообще мне не пришлось бы с ним прощаться, если бы хоть кто-то побеспокоился о нем и обеспечил нормальное лечение!

Рука Натальи подозрительно дернулась. У меня у самой руки чесались дать затрещину Джессике, чтобы она прекратила устраивать сцены у постели умирающего отца, но тут нас всех опередил Нил. До этого наш зять воспротивился капризам Джессики лишь однажды, когда она хотела отправить Персефону в школу-интернат для одаренных детей в Швейцарии. Ребенку тогда было пять лет.

– Джессика! – взорвался Нил. – ПЕРЕСТАНЬ СЕЙЧАС ЖЕ! Не хочешь оставаться наедине с отцом – никто тебя не заставляет, только перестань устраивать сцены, сейчас не время и не место для этого.

Джессика притихла, и мы втроем опять зашли в палату.

Дыхание отца было таким медленным, и между выдохами были такие длинные паузы, что казалось, следующего вдоха больше не будет. Я тоже как будто перестала дышать. Не знаю почему, вдруг стала задерживать дыхание. И вот последний вздох. Зашла врач, положила руку на плечо Наталье. Папа ушел.

Было уже утро, когда мы ехали домой, молча, всю дорогу никто не проронил ни слова.

Вернувшись домой, я рухнула на диван, не было сил ни разговаривать с детьми, ни утешать их, ни помогать им справляться со свалившимся горем. Саймон сделал мне чай. Наталья была права. Как же достал этот чертов чай! Зашел Питер и сел рядом со мной.

– Мам?.. – вопросительно посмотрел он на меня.