Тара Конклин - Последний романтик [litres]

Я мечтала обо всем этом, отдирая жесткой пластиковой щеткой присохшее нечто в одном из углов кухни, когда Кэролайн, стянув свою бумажную маску, вдруг спросила:

– Фиона, а когда ты в последний раз видела Джо?

Я приподнялась.

– Ну, я… – Я попыталась вспомнить, когда же я в последний раз видела брата. Это было по меньшей мере месяц назад. Какое-то французское место с плетеными стульями, накрахмаленные салфетки в одиннадцать утра. Сандрин тоже была там. – Мы встречались на бранч, – сказала я Кэролайн. – Я точно не помню, когда. Он так занят работой и всеми свадебными делами.

– А ты ничего не заметила? Ну, что с ним что-то не так?

Я попыталась вспомнить подробности того утра. Они опоздали, оба были с похмелья, такие худые и страшно гламурные. Попросили меня написать стихотворение в честь их помолвки, чтобы прочесть его на церемонии, которая должна состояться через неделю, и я согласилась. Я была польщена и тут же начала нервничать. Что, если им не понравится? Я же никогда раньше не писала стихов о любви.

Я рассказала Кэролайн о стихотворении для Джо и Сандрин. Я взяла его с собой в Хэмден, надеясь, что смогу устроить сестре предварительное чтение. Но Кэролайн не заинтересовалась.

– Фиона. Мы говорим про Джо, – напомнила она. – Как он тебе показался?

– Да нормально, – ответила я. – Похудел слегка, но он так много работает. Ты же знаешь.

– Рене беспокоится о нем. Он заходил к ней пару недель назад по поводу проблем с сердцебиением. Она думает, мы должны поговорить с ним. Все вместе.

– Сердцебиение… – начала я, но тут мы услышали шум наверху, звериный писк на высокой ноте.

У нас над головой раздался скрип полов, прошедший от одной стороны комнаты до другой. Потом все стихло.

– Что это было? – прошептала Кэролайн.

– Ничего страшного, – сказала я. – Я пойду посмотрю.

Я все еще помнила ночные кошмары Кэролайн и темные следы бессонных ночей у нее под глазами.

Но Кэролайн покачала головой:

– Нет, пойдем вместе.

Став взрослой, Кэролайн поверила в то, что Нони говорила нам насчет независимости, силы и надежды только на себя. Больше всего на свете Кэролайн не хотелось бы разочаровать нашу мать. Но воплотить уроки Нони в жизнь было для Кэролайн труднее, чем для всех нас. Она ничем не могла впечатлить Нони. Давно стало ясно, что самыми впечатляющими из нас были Джо с Рене, и по этому поводу Кэролайн могла только испытывать определенные зависть и обиду, но также и глубоко скрытое облегчение.

Кэролайн оставалось только попытаться удивить мать. И ей это удалось.

Следуя за Натаном по всем его летним исследовательским экспедициям и гостевым преподавательским позициям, Кэролайн не бросала учебу. Она изучала антропологию, историю, историю искусств, биологию, испанский язык, театр. С каждым переездом перевод и пересчет набранных баллов все усложнялся, администрация становилась все раздражительнее, а путь к получению степени все труднее. Но Кэролайн не бросала. Она не была звездой в смысле успеваемости, ее полочку не украшали кубки за отличие, но наша мать ценила упорство.

Но однажды, еще в Кентукки, она забеременела. Ей было двадцать один год. У Натана шел третий год диссертационного исследования тропических лягушек Центральной Америки. В их съемном домишке целая комната была отдана под несколько пластиковых детских бассейнов, соединенных сложной системой фильтров, насосов и освещающих ламп, температура в которых поддерживалась строго на тридцати трех с половиной градусах. Эту экосистему населяли болотные растения, идентичные для тропического климата, и восемь крошечных панамских золотистых лягушек.

В день, когда Кэролайн окончательно разочаровала Нони, она оставила Натана дома с лягушками, склоненного над бассейном с блокнотом в руках. Когда она поцеловала его в щеку, он кивнул с отсутствующим видом. Кэролайн в очередной раз опаздывала на урок. Этот – курс по древнекитайской керамике – проводился с другой стороны большой лужайки, на вершине невысокого, но крутого холма, за тяжелой дверью, в помещении, которое выглядело как медицинская приемная или накопитель в аэропорту: бело-серо-коричневая, полная обвисших на стульях, зевающих людей.

На седьмом месяце беременности Кэролайн ощущала себя огромной, как виолончель. Слегка запыхавшись, с пылающим лицом, она толкнула тяжелую дверь класса. Преподаватель поднял на нее взгляд, после чего отвел глаза с характерной гримасой. Кэролайн, хоть и знала, что ей совершенно нечего стыдиться, почувствовала неловкость. За то, что опоздала на занятие, что была замужем и беременна, что устала и хотела спать, что была такой, какая есть.

– Миссис Даффи, – обратился к ней преподаватель.

– Да? – ответила Кэролайн, присаживаясь на стул без столика. За столик она больше не втискивалась.

– Не могли бы вы рассказать нам о керамике позднего периода династии Мин и о значении в ней символического изображения пчелы? – На шее преподавателя была татуировка с розой. Он смотрел на Кэролайн маленькими прищуренными голубыми глазками.

– Пчелы? – переспросила она.

Преподаватель кивнул. Кондиционер внезапно отключился, и в комнате повисла тишина. Кэролайн почувствовала вокруг себя нарастающую антипатию всей группы, пятнадцати или двадцати человек. Если раньше все они были рассеянны и невнимательны, то теперь, заметив ее унижение, оживились.

– Хм… я не знаю, – ответила Кэролайн.

Преподаватель немедленно продолжил.

– Мистер Перселл? – обратился он к юноше, сидевшему справа от Кэролайн, и Робби Перселл с готовностью объяснил всему классу значение пчелы.

Пока Робби тарабанил, Кэролайн ощутила странное облегчение. Вот она сидит в этой нелепой комнате с нелепыми столами и нелепыми стульями, окруженная нелепыми людьми, никто из которых не беременный и не выращивает в себе новую жизнь. И все эти люди оживленно обсуждают значение дурацкой пчелы. И в этот момент ребенок зашевелился у нее внутри, пихнув ее под левое ребро то ли локтем, то ли коленкой. Кэролайн очнулась. Ничего не было важнее этого чувства близости, его удивительности и атавистичного, внутреннего понимания. Преподаватель и представления об этом не имел. Кэролайн даже испытала по отношению к нему некоторую жалость. Жалость и нетерпение.

Она взяла свои тетрадку и ручку и засунула их обратно в сумку. Затем поднялась и направилась к двери.

– Эй, миссис Даффи! – окликнул ее преподаватель. – Вы же только пришли.

Кто-то в классе хихикнул.

– Я ухожу, – сказала Кэролайн. И ушла.

Сразу оттуда Кэролайн отправилась в администрацию и забрала документы из Университета Кентукки. Секретарша взглянула на ее живот и без звука оформила все бумаги. Когда она вернулась домой, Натан сидел в той же позе. Она вошла, и он поднял на нее глаза.