Сэнгийн Эрдэнэ - Избранное

Домой гулба возвращался в хорошем расположении духа. Незадолго до того прошли дожди, наступившая было засуха кончилась. Значит, свадьба дочери состоится при хорошей погоде. На радостях Дунгар навестил Чултэма-бэйсе. Уже подъезжая к его жилью, он услышал печальный бой барабана и звон колокольчика. В юрте лама и два молодых послушника читали молитвы, перед бурханами горела лампада, а сам хозяин сидел грустный.

— Богдо-гэгэн скончался, — сказал он гулбе.

— Какое несчастье! — с притворной горечью воскликнул гулба. Достав из кошелька три серебряных тугрика, он подполз на коленях к ламе и положил деньги на низенький столик: — И от моего имени помяните.

Лама покосился на него из-под полуопущенных век, кивнул, и голос его зазвучал увереннее.

В перерыве Чултэм и гость вышли на свежий воздух. Бэйсе был очень набожен и сейчас смотрел на жизнь мрачно.

— Вот какая беда, Дунгар, дорогой, осиротели мы. Теперь проклятые безбожники и вовсе голову подымут. Не вынес богдо испытаний, ниспосланных стране, отошел в лучший мир. — Он достал из-за голенища трубку и сел прямо на траву. — Вчера приезжал дарга Чойнхор, — заметил он после долгого молчания. — О чем-то толковал с моими батраками. Чую, не к добру это. Хотел я его подкупить, предлагал коня, но он отказался — не нужен, мол, мне ваш конь: видать, крепко Чойнхор запомнил прошлое. Я ему присоветовал: ты парень молодой, лучше о себе подумай, а то уж больно загордился. Знаешь, говорят: брошенный камень может пасть на голову кинувшего. На том мой разговор с ним кончился. Я человек не мстительный, но кажется мне, что вы, Дунгар, слишком мягкосердечны и ваше добро может обернуться злом.

Дунгар понимал, что творится в душе его приятеля. Смерть богдо удвоила ненависть Чултэма к революции, к тем, кто ее защищал. Бэйсе же, наблюдая за притворно грустным лицом Дунгара, думал: «Этот толстый бурят воспринимает кончину богдо не серьезнее, чем смерть какого-нибудь захудалого ламы». Он сердито выколотил чубук.

— Куда вы ездили? Успешно ли? Дарга вами интересовался.

«Рассказывать ли о Сангариле? Почему бы и нет? Ведь они с бэйсе теперь пара быков в одной упряжке», — подумал Дунгар.

— Видимо, я могу быть с вами откровенным, бэйсе. Я приютил одного беднягу. Это белогвардейский офицер, благородного происхождения. Он бежал из тюрьмы, идти ему больше некуда.

— Укрывать преступника? — Бэйсе выжидающе поднял брови.

— Погодите же. У него очень скверное прошлое. Чтобы спасти свою шкуру, он пойдет на все, вы меня поняли, бэйсе? Понадобится кого убрать, рука у него не дрогнет.

«Вот это кстати, — подумал Чултэм, но тут же спохватился: богдо скончался, а он сидит и рассуждает о греховном. Впрочем, почему бы не натравить одного бурята на другого? Нойонам от этого одна лишь выгода».

— Вот и пусть ваш белогвардеец возьмет на себя Чойнхора, — сказал он, наклоняясь к Дунгару. Тот давно ожидал этого момента.

— Сам Чойнхор не столь уж опасен, бэйсе, тут с другой стороны надо приниматься.

До чего хитер, до чего смекалист этот Дунгар!

Не удивительно, что Чултэм понял гулбу с полуслова. Их обоих революция лишила власти, оба, будь они в силе, начали бы войну против всех, кто стоит за новую жизнь.

Долго еще беседовали гулба и бэйсе, но никто, кроме ветра, не знал, на чем они порешили.

В дороге гулбу растрясло с непривычки ездить верхом. Едва показался впереди его хотон, он приметил дым над крышей. Верно, Хандуумай ждет его и кипятит свежий чай. Чултэм обещал вскоре наведаться к Дунгару. «Он помоложе меня, — рассуждал гулба, — и думает, я не замечаю, как он ведет себя с моей женой. Вот бы отрезать ему уши!» И, представив своего приятеля с отрезанными ушами, гулба злорадно расхохотался, да так, что едва не вывалился из седла.

В то время как гулба возвращался домой, дочь его Балджид и другая девушка — Сэмджид, выполоскав белье в ручье и разложив его на траве для просушки, сидели на берегу и тоже хохотали.

Сэмджид окончила первый класс хошунной школы и словно переродилась. Когда она в новеньком дэли, с книгами и тетрадями под мышкой появилась на летнике, все ее сверстницы ощутили жгучую зависть. Правда, кое-кто не упустил случая позлословить: «Давно ли ела одну похлебку из конины, а теперь строит из себя ученую!»

Больше всех завидовала подруге Балджид. Она побывала с родителями во многих маньчжурских и китайских городах и с детства усвоила, что счастлива девушка может быть только в городе. Вот и Сэмджид поедет в город, чтобы учиться дальше. «Да и я родилась, — думала Балджид, — вовсе не для того, чтобы стать женой худонского увальня, мне тоже хочется образованного общества, веселой жизни». Она буквально ходила по пятам за Сэмджид и все пыталась выведать у нее, как та поступила в школу.

Завидев отца, Балджид сказала:

— Отец возвращается, верно уговорился о дне свадьбы. Выйду за своего увальня, зато буду жить, как мне хочется.

Глядя на ее высоко вздымавшуюся грудь, Сэмджид подумала, что так оно и будет, своеволия подруги еще никому из парней сломить не удавалось.

— Плохо родиться женщиной, — продолжала Балджид, — но водить за нос и кружить мужчинам головы хорошо! Погляди, как Чойнхор приуныл, узнав, что я выхожу замуж. Стоит мне приказать ему: убей соперника и буду твоей — убьет ведь. Мужчины готовы из-за женщины на все.

— А ты не пыталась уговорить родителей отдать тебя за Чойнхора?

— А зачем? Я за ним не гонюсь. — И Балджид расхохоталась.

Сэмджид мысленно сравнила себя с нею. Конечно, Балджид не виновата, что все парни за ней увиваются. Еще бы — такая красивая! А она, Сэмджид, ничем не примечательна. Что только нашел в ней Очирбат?

— Твой Очирбат — парень симпатичный, — сказала Балджид. — Хотя прошлым летом я видела мужчину и покрасивее, Джонон-вана. Чойнхор меня тогда едва не прикончил, застав нас вдвоем, так нойон выхватил саблю и голый выскочил из юрты. Вот была потеха! Но Чойнхор его так и не догнал.

— Ты красивая и можешь привередничать. А по мне, была бы у парня хорошая душа. Очирбат — человек душевный.

— Мужчины сплошь обманщики. Все они из шкуры вон лезут, когда хотят до женского тела добраться. И плакать будут, и на колени становиться.

— Очирбат не такой. Он хочет помочь мне получить образование. Он любит меня, но вместе с тем и строгий он, и жалостливый, а чтобы плакать да в ногах валяться, нет между нами такого. Он мне рассказывал: в двадцать первом спас от расстрела одного бурята, белогвардейца. Очирбата так разжалобили его молодость и красота, что он упросил красноармейцев отпустить его. Бурята, кажется, Сангарилом звали. Интересно, если жив, помнит ли он Очирбата?

— Сангарил? У нас… — Балджид осеклась, вспомнив строжайший наказ отца никому не рассказывать о Сангариле. — Я хотела сказать, что в Хайларе у нас был один знакомый, которого звали Сангарилом, но тот совсем старый.